— Жалко будет, если прибудем, а наши ребята уже Варшаву берут,— громко вздохнул Виктор.

Варшава ему. Не дойдем до Варшавы, кровью умоемся.

Как я сдержался, чтобы не рассказать обо всем комиссару Спешилову? О том, что кавалерия Буденного прорвет линию вражеской обороны, освободит Минск, Киев и Брест. Что армия пойдет на Варшаву оторвавшись от тылов, а польские трудящиеся, вместо того чтобы дружно встать под знамена Мирового коммунизма, дружно поднимутся на борьбу с русскими «оккупантами». И что почти сто тридцать тысяч красноармейцев окажутся в польском плену, где от голода умрет почти сорок тысяч. Не поверит Виктор, как я и сам бы когда-то не поверил, если бы кто-нибудь — пусть даже близкий друг сообщил, что Советский Союз может распасться, что мы с моим другом Идрисом станем стрелять друг в друга, а мои армейские товарищи занесут меня на сайт «Миротворец».

Но самое странное, что я думал совсем о другом.

— Зараза ты, комиссар. Сам воевать пойдешь, а я?

— А ты, товарищ начальник губернского ЧК, будешь с контрреволюцией бороться, архангельскую губернию восстанавливать, — хохотнул Виктор.

— Вот сейчас как в лоб дам, — пообещал я.

— В лоб? Нельзя бить в лоб комиссара дивизии!

Потом, сделавшись серьезным, Виктор сказал:

— Ты лучше бы с Аней поговорил.

— А что такое?

— Хочет вместе со мной в действующую армию пойти. Мол, сейчас же напишет рапорт на увольнение и потребует, чтобы ее в дивизию взяли, — вздохнул Спешилов.

— Анка-пулеметчица, блин, — хмыкнул я.

— Кто? Анка-пулеметчица? — не понял Виктор, а потом захохотал. — Да кто девку за пулемет пустит? Там мужиков хватит.

Хотел обозвать Витьку сексистом, но передумал. Я тоже согласен, что девок за пулемет пускать нельзя.

Заслышав наш хохот, из купе вышла Нюся. Растрепанная, с мокрыми глазами и распухшим носиком, но весьма решительная.

— Вот, — со стуком положила Анна передо мной лист бумаги.

— Так, — принялся читать я. — Товарищу начальнику Архчека от Спешиловой...

Я отвлекся от рапорта и спросил:

— А почему от Спешиловой?

— Так я же тебе говорил, что в ПУР РВСР ходил, — закашлялся Виктор. — Я как комиссар должен у непосредственного начальства разрешение получать, а комиссар дивизии Куприянов в Архангельске. Я рапорт написал, мне его подписали, а потом мы с Аней в ближайший ЗАГС зашли и расписались.

— Ну, Вить, это вообще свинство, — обиделся я. — Я-то думал, ты меня в свидетели позовешь, а ты...

— Володь, ты меня извини, но там свидетелей не спрашивали, — вздохнул Виктор. — Свидетели — буржуазные предрассудки, а у нас семья новая, коммунистическая. Заявление взяли, в амбарную книгу вписали, свидетельство выписали. А свадьбу потом в Архангельске сыграем, всех позовем. Серафим, небось, тоже обидится.

— Ладно, хрен с вами, — махнул я рукой, возвращаясь к рапорту. Вернее, взяв лист бумаги, разорвал его на две части и изрек: — Анна Егоровна, вы сотрудник Архангельского ЧК. А чрезвычайная комиссия — организация военизированная, и нельзя просто так взять и в РККА перейти.

— Я тогда к товарищу Дзержинскому пойду! — топнула ногой девушка, сделав попытку выйти из вагона.

— Ань, подожди пару минут, — остановил я девушку. — Хорошо, предположим, ты пошла к Дзержинскому, и Феликс Эдмундович подписал рапорт. А что дальше?

— Как что? — удивилась Анна. — На фронт пойду, вместе с мужем.

— А в качестве кого, если не секрет? Нет такой должности — жена комиссара.