А д ъ ю т а н т. Что же делать, адмирал? Надо что‑то делать!

Б р э г г. Тс‑с... тихо. Я решаю стратегическую задачу. Они нас — мы их. Нет, они их — мы нас... Нет, не то.

У него сейчас такое интересное лицо, что Пирней не выдерживает, наводит фотоаппарат. Белый свет лампы‑вспышки.

Б р э г г. Что — уже? (Прикрывает лицо.) Уже! А‑а‑а‑а! (Выбрасывается в окно.)

Адъютант вскакивает, бросается к окну. Смотрит. Поворачивается к Пирнею.

П и р н е й (растерянно). Я только хотел...

Затемнение справа. Освещается левая сторона сцены: кабинет Шардецкого. За окном медленно угасает зелено‑синее зарево. Ш а р д е ц к и й и М а к а р о в смотрят на него.

Ш а р д е ц к и й. Вот и все...

М а к а р о в. А вы поседели за эти два года, Иван Иванович. Совсем белый стали.

Ш а р д е ц к и й. Да. В Москве, Олег Викторович, непременно сообщите в Министерство сельского хозяйства: в этом году весна наступит на две недели раньше, чем обычно. И пусть не опасаются, будто это оттепель, каприз погоды — нет. Будет ранняя дружная весна.

М а к а р о в. И это вы рассчитывали, Иван Иванович?

Ш а р д е ц к и й. Да. Мы все рассчитывали. Все, что можно рассчитать. Пусть хоть это используют.

Затемнение слева. Освещается правая сторона: кабинет‑лаборатория Голдвина. Из окна и из реакторного зала в комнату льется зелено‑синее свечение. Г о л д в и н в кресле отдыхает. У пульта а с с и с т е н т.

А с с и с т е н т. Цепная реакция замедлилась, профессор!

Г о л д в и н. Выдвигайте все стержни, выводите реакторы на критический режим. И распорядитесь, чтобы это сделали в остальных лабораториях. Я устал.

А с с и с т е н т. Но... это же опасно!

Г о л д в и н. Теперь не опасно, Френк.

А с с и с т е н т. Я Джон, сэр! Джон Кейв, пора привыкнуть. Френка Гарди уже нет в живых! (Осторожно по ворачивает рукоятку на пульте. Учащается треск счет чика.) Вы слышите, профессор! Мы... не облучимся, как доктор Гарди?

Г о л д в и н (встает, подходит к пульту). Да, вы Джон. Конечно, вы Джон, а не Френк — тот никогда не сказал бы такую глупость. Пустите! (Резко вращает рукоятку. Говорит в микрофон.) Внимание, всем лабораториям — вывести стержни из реакторов. Все стержни! (Ассистенту.) Мы не успеем облучиться, Джон Кейв, не пугайтесь. Через час‑другой ядра успокоятся.

Свечение в реакторном зале начинает угасать. Счетчик потрескивает реже, чем раньше.

А с с и с т е н т. Цепная реакция замирает, профессор! Это при выведенных‑то стержнях. Значит...

Г о л д в и н. Значит, реакторы сделали свое дело — и теперь погаснут надолго. Может быть, навсегда. Вот и все, Френк... (Поворачивает кресло к окну, садится.  Лицо его освещает зеленый свет. Голос его звучит теперь из динамика.) Прощай, великая наука! Как и все другие, ты возникла в поисках истины. Как и другие, ты развивалась нами из самых лучших намерений. Ни на какую другую не истратил мир больше труда и денег, чем на тебя. И ни от какой другой он не получил меньше пользы, чем от тебя... Все, что хотят от тебя сейчас люди: чтобы ты не принесла им вреда. Пусть будет так! Так ты хотел, Френк. Я думаю о тебе, как о живом... Да ты и в самом деле жив. Ты в гораздо большей степени жив, чем те люди, что каждый день умирали от страха за свое благополучие...

Появляются Клинчер и Хениш.

К л и н ч е р. Что все это значит, профессор? Что вы сделали?

Г о л д в и н (оборачивается). Выполнил работу, за которую брался, генерал. А, коллега Хениш! Как ваши дела? Надеюсь, акции «Глобус компани» стоят высоко?

Х е н и ш.