Поначалу это было смешно, однако, когда речь Дайаны расцвела чудными непонятными фразами, относящимися, по мнению самой девочки, к уголовному жаргону, родителям стало не до шуток. Прошло несколько лет, и Дайана еще больше усложнила положение, превратившись в красавицу — миниатюрную темноволосую красавицу с трагическими глазами и низким воркующим голосом.

Потом Америка вступила в войну, и Дайана, которой исполнилось восемнадцать, в составе подразделения продовольственной службы отплыла во Францию.

Прошлое осталось позади, все было забыто. Незадолго до подписания мира Дайана была упомянута в приказе о награждении — за стойкость под огнем неприятеля. И — что особенно порадовало ее мать — пронесся слух о ее помолвке с мистером Чарли Эбботом из Бостона и Бар-Харбора, «молодым авиатором, персоной заметной и весьма привлекательной».

Однако, встречая Дайану в Нью-Йорке, миссис Дики едва ли была готова увидеть в ней столь заметные перемены. В лимузине, направлявшемся к Гринич, она глядела на дочь изумленными глазами.

— Все вокруг тобой гордятся, Дайана. Дом просто завален цветами. Надо же: тебе всего девятнадцать, а ты столько всего повидала и столько всего совершила!

Из-под полей эффектной шафрановой шляпы глаза Дайаны следили за Пятой авеню, где пестрели знамена в честь возвратившихся дивизий.

— Война закончилась, — произнесла она странным голосом, словно это ей только-только пришло в голову.

— Да, — радостно подхватила ее мать, — и мы победили. Я никогда не сомневалась, что так и будет.

Она раздумывала, как лучше завести разговор о мистере Эбботе.

— А ты стала спокойней, — начала она на пробу. — По виду похоже, что тебя потянуло к размеренному существованию.

— Хочу этой осенью показаться в свете.

— Но я думала… — Миссис Дики осеклась и кашлянула. — Судя по слухам, я решила…

— Ну же, мама, продолжай. Что за слухи?

— Я слышала, что ты помолвлена с молодым Чарльзом Эбботом.

Дайана молчала, и ее мать нервно водила языком по губам, а заодно и вуали. Тишина в автомобиле начинала угнетать. Миссис Дики всегда побаивалась Дайаны и теперь стала опасаться, что зашла слишком далеко.

— Эти Эбботы из Бостона — такие милые люди, — решившись, робко заговорила она. — Я несколько раз встречалась с его матерью, она рассказывала, как он предан…

— Мама! — Холодный как лед голос Дайаны прервал ее мечтательные разглагольствования. — Уж не знаю, что и от кого ты там слышала, но я вовсе не помолвлена с Чарли Эбботом. И пожалуйста, больше не упоминай при мне эти слухи.

В ноябре состоялся дебют Дайаны в бальном зале отеля «Риц». В таком «введении во взрослую жизнь» заключалась некоторая ирония: Дайана в свои девятнадцать навидалась столько реальности, мужества, ужаса и боли, сколько не снилось напыщенным вдовам, что заселяли этот искусственный мирок.

Но Дайана была молода, а искусственный мирок манил ароматом орхидей, приятным, веселым снобизмом и оркестрами, творившими из жизненных печалей и размышлений новые мелодии. Всю ночь саксофоны плаксиво варьировали на все лады «Бил-стрит блюз», и пять сотен пар золотых и серебряных бальных туфель гоняли по паркету глянцевую пыль. В рассветный чайный час всегда находились комнаты, где эти медленные, сладкие пульсации длились и длились, а между тем то туда, то сюда приносило волной свежие лица, как розовые лепестки, стронутые с пола выдохами печальных труб.