Когда он открывал дверь, половицы веранды под ним угрожающе просели. Внутри не слышалось ни звука, лишь медленная, мерная пульсация тишины, но стоило ему пересечь порог, и явилось слово, неотвратимое, как дыхание, и Джексон произнес его вслух, словно бы окликая кого-то в пустом доме.

— Элис, — крикнул он; и еще громче: — Элис!

В комнате слева кто-то испуганно вскрикнул. Пораженный, Джон Джексон застыл в дверях: он решил, что этот крик оживило его собственное воображение.

— Элис, — позвал он неуверенно.

— Кто там?

На сей раз сомневаться не приходилось. Голос, испуганный, чужой и в то же время знакомый, доносился из прежней гостиной, а вскоре Джексон различил и робкие шаги. Ощутив легкую дрожь, он распахнул дверь.

Посередине пустой комнаты стояла женщина с золотисто-рыжими волосами; ее яркие глаза смотрели тревожно. Возраст ее определялся как промежуточный между устойчивой юностью человека, чье существование безмятежно, и властным окликом сорокалетия, и лицо было отмечено тем неопределимым очарованием, что дарует иной раз юность, прежде чем покинуть свое давнее обиталище. Чуть располневшая, но все же стройная, она с изящным достоинством опиралась белой рукой на каминную полку; луч заходящего солнца, проникая в просвет занавесок, играл в блестящих волосах.

Когда Джексон вошел, большие серые глаза женщины зажмурились и снова распахнулись; она еще раз вскрикнула. Потом случилось странное: мгновение они смотрели друг на друга без слов, рука женщины соскользнула с камина, она покачнулась и одновременно шагнула к Джексону. Тот, словно ничего на свете не было естественней, шагнул навстречу, раскрыл женщине объятия и расцеловал ее, как маленького ребенка.

— Элис, — хрипло повторил он.

Она глубоко вздохнула и отстранилась.

— Я вернулся, — пробормотал он нетвердым голосом, — а ты сидишь на том самом месте, где мы обычно сидели вдвоем, словно бы я никуда не уезжал.

— Я просто заглянула на минутку, — заторопилась она с объяснением, как будто не было на свете ничего важнее. — А теперь, само собой, я расплачусь.

— Не плачь.

— А как удержаться? Ты же не думаешь, — она улыбнулась сквозь набежавшие слезы, — ты же не думаешь, что вот такие истории случа… случаются с человеком каждый день?

Охваченный смятением, Джон Джексон подошел к окну и распахнул его навстречу вечеру.

— Как ты здесь сегодня оказалась? — Он обернулся. — Случайно?

— Я прихожу каждую неделю. Иногда с детьми, но чаще одна.

— С детьми? У тебя есть дети?

Она кивнула.

— Я замужем, уже с незапамятных времен.

Они стояли, уставившись друг на друга, потом рассмеялись и отвели взгляды.

— Я тебя поцеловала.

— Жалеешь об этом?

Женщина помотала головой.

— В последний раз я тебя целовала у этой самой калитки десять тысяч лет назад.

Он протянул ей руку, они вышли и сели рядышком на разбитый настил веранды. Солнце окрашивало запад размашистыми мазками персиковых, рубиновых и золотисто-желтых тонов.

— Ты женат, — сказала женщина. — Я читала в газетах… давно уже.

Он кивнул.

— Да, был женат, — невесело подтвердил он. — Моя жена сбежала с кем-то, в кого была в давнюю пору влюблена.

— А, мне жаль. — И после нового долгого молчания: — Вечер выдался на славу, Джон Джексон.

— Я давно уже не был так счастлив.

Им предстояло столь многое сказать и поведать, что ни один не раскрывал рта. Они просто сидели рядом и держались за руки, как двое ребятишек, которые долгое время блуждали в лесу поодиночке, но наконец встретились на поляне и теперь без памяти рады.