Александр Абрамов, Сергей Абрамов. Новый Аладдин
КОЛДОВСКАЯ РОЩА. БРАСЛЕТ‑НЕВИДИМКА
Озеров оглянулся. Директор школы остановился на краю оврага, поросшего ядовито‑зеленой осокой. – Сворачивай, – сказал он. – Махнем через овраг, а там напрямик к поселку. – А если рощей? – спросил Озеров, указывая на березовую рощицу, подсвеченную солнцем, как на пейзажах Куинджи. Директор поморщился. – Не люблю я ее. Орешник кругом разросся, зараза. По лицу ветки хлещут. Озеров почему‑то подумал, что дело не в орешнике. – А мне нравится, – сказал он. – Брось. Знаешь, как ее в поселке прозвали? Колдовская роща! Чепуха, конечно, суеверие. А все‑таки странные штучки творятся в этом орешнике. В апреле, например, когда еще почки не набухли и лес насквозь просвечивался, тут прямо на опушке синий куст вырос. Как синька – и ветки, и листики. Сам видел: мне Клава Мышкина из девятого «Б» веточку принесла. Утром мы с ботаничкой туда побежали, да зря. Ночью заморозки ударили, и куст погиб. Да и погиб‑то чудно: одна слизь осталась, синяя каша. Я собрал немного в конверт и вместе с веткой в Тимирязевку послал. Там до сих пор ворожат – ни ответа, ни привета. – Может быть, семена какие‑нибудь ветер занес? Экзотические, – усомнился Озеров. – Я тоже так объяснял, а люди не верят. Очень уж невероятно. Какие семена, откуда? Земля только оттаивать начала, а тут целый куст вымахал. Не по дням, а по часам, как в сказке. А сейчас уже другие разговоры пошли. Будто по ночам какие‑то огоньки светятся. Белые‑белые, как при сварке. А какая в лесу сварка? Милиция всю рощу насквозь прочесала – ничего не нашла. Озеров еще более заинтересовался и, расставшись с директором, категорически отказавшимся ему сопутствовать, пошел напрямик к буйно разросшемуся орешнику. «Белые огоньки, – засмеялся он, – сварка! Кто‑нибудь костер жег, варил, а не сваривал». На следы этой «сварки» он и наткнулся, выйдя сквозь заросли орешника на солнечную полянку в белых бусинках ландышей. Трава посредине была примята, и в лучах позднего солнца вызывающе поблескивали полупустые жестянки и осколки недопитых бутылок. Развлекавшуюся ночью компанию, видимо, кто‑то или что‑то спугнуло. И вдруг Озеров увидел нечто совсем диковинное: над бело‑зеленой ландышевой полянкой прямо из воздуха показалась рука или что‑то похожее на руку. В пальцах у нее – Озеров не был уверен, что это пальцы, – ярко сверкнул какой‑то предмет, не то осколок зеркала, не то кусочек полированного металла. Сверкнул, взлетел, вычертив в воздухе двухметровую радужную параболу, и погас в траве. Озеров побежал к тому месту, где закончился путь сверкнувшей дуги, разбросал ногой бутылочные осколки и увидел совсем прозрачный, будто хрустальный браслет. По форме он напоминал японские браслеты для гипертоников, но был сплошной, без звеньев и словно пустой внутри. В нем как бы вспыхивало и затухало отраженное солнце. При этом он был почти невесомым и теплым, словно еще хранил человеческое тепло. Впрочем, почему человеческое? Может быть, свое внутреннее, вызываемое какими‑то его собственными физическими свойствами. Озеров попробовал надеть его на руку; браслет легко растянулся и снова сжался, плотно обхватив запястье, но кожа даже не почувствовала прикосновения металла, а может быть, и не металла, а какого‑то незнакомого Озерову пластика. Он поднес его к глазам и… ничего не увидел. Дотронулся до запястья – браслет был на месте, по‑прежнему теплый, выпуклый, неотличимый на ощупь от тела и прозрачный до невидимости. Озеров попробовал снять его и не мог: браслет словно прирос к руке, стал ее частью, только недоступной для глаза. И в то же время он вращался или что‑то в нем вращалось, когда его поворачивали у запястья. |
