С другой стороны, явившись в Оршу, разве я могу наглым образом уклониться от встречи с Императором. Тут ведь не сошлешься на занятость или плохое самочувствие, ведь, как-никак, я вроде как я должен, как минимум, обрадоваться, увидев «спасенного царя», и уж тем более я обещал верноподданнически явить все свои действия на суд Государя Императора. Ой, скверно-то как!

Тем более что двинутые по моему приказу войска из Минска начнут прибывать уже в ближайший час. А у меня тут такая вот неприятность. Ведь может выйти форменный конфуз, когда я вроде как от имени царя-батюшки, а тут он, весь такой в белом является и приказывает взять меня под арест.

Но главная мысль меня терзала, когда я подходил к вагону с Императором — что именно на выходе из этого самого вагона мне поперла карта, улыбнулась удача и поразительным образом стало все получаться. Не исчезнут ли мой фарт, если я опять войду сюда? И выйду ли вообще?

— Ваше Императорское Высочество! Государь приказал проводить вас к нему, как только вы прибудете!

Я кивнул и шагнул вслед за генералом Воейковым внутрь царского вагона.

— Господин полковник! Там снова революционная общественность пожаловала.

Ходнев оторвался от подчеркивания заинтересовавшего его места в газете и поднял голову на дежурного офицера.

Полковник весело посмотрел на поручика.

— Да гоните их в шею! Нам арестованных ранее кормить приходится, а тут еще новые нахлебники. Гоните их, поручик, гоните!

Офицер замялся, но все же возразил:

— Осмелюсь заметить, господин полковник, но, боюсь, это будет трудно сделать. Их там полная набережная. И, это, — дежурный замешкался в каком-то смущении, но все же договорил, — господин полковник, считаю своим долгом предупредить, что солдаты колеблются и вероятнее всего откажутся стрелять по безоружной толпе…

Ходнев кивнул, встал и, автоматически сложив газету, сунул ее во внутренний карман шинели и вышел из кабинета.

Сгорбленная фигура Николая поразила меня. Император сидел, опустив голову и безразлично смотрел в одну точку на полу вагона. Его спина, всегда прямая и образцовая, сгорбилась, плечи поникли. Что-то защемило у меня в груди, и я шагнул к «брату».

— Никки, я пришел. Что случилось?

Никакой реакции. Я тронул его за плечо и вновь мягко позвал.

— Никки, ты слышишь меня?

Государь поднял на меня затуманенный взгляд. Какое-то время он не узнавал меня, затем его взгляд прояснился и сразу из его глаз хлынула такая волна боли и отчаяния, что я отшатнулся, как от удара.

— Что случилось? — Повторил я.

Николай что-то хотел сказать, но спазм сковал ему горло и он закашлялся. Пытаясь унять кашель Император откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза. Затем мертвым голосом проговорил лишь два слова:

— На столе…

Я взглянул на стол и увидел там бланк телеграммы. Взяв ее в руки, прочитал страшные слова:

«Его Императорскому Величеству Николаю Александровичу.

Государь!

Волею судьбы выпало мне сообщить Вам ужасные известия. Александровский дворец захвачен взбунтовавшимся царскосельским гарнизоном. Сопротивление по приказу Государыни не осуществлялось. Обезумевшая толпа разгромила дворец. Убит граф Бенкендорф, а с ним еще несколько человек. Точных данных об убитых не имею. По имеющимся отрывочным сведениям Августейшую семью и челядь согнали в одну комнату в подвале дворца. Мятежники ударили прикладом Цесаревича. Алексей, упав с лестницы, сломал руку. Кровь остановить не могут. Опасаюсь наихудшего. Более полных данных не имею. Никакой связи с Августейшей семьей нет.