Маска сатира исчезла, уступив место казенной вывеске.

— С вами желает переговорить один... гм, весьма ответственный товарищ. Он вас ожидает в кабинете секретаря парткома.

— Зачем я ему понадобился?

— Он вам сам сообщит об этом.

— Я могу отказаться? — спросил Романцев, обдумывая причины столь странного вызова. Он не состоял в партии, но его несколько раз тягали в партком. Причина вызова всегда была одинакова — свободомыслие и слишком длинный язык. Но в последнее время на него махнули рукой, да и сам Романцев поумнел и без причин не лез на рожон.

— Конечно, голубчик, конечно, — радостно закивал Илюнин. — Но я не вижу причин отказываться. Дело, кажется, минутное, и вы меня весьма обяжете.

Романцева подмывало послать декана к черту и отправиться по своим делам. Если бы Илюнин попытался на него давить, он бы так и поступил. Романцев взглянул на часы и убедился, что время терпит. Ему захотелось посмотреть на этого весьма ответственного товарища, и он кивнул Илюнину:

— Ладно, ведите.

В приемной парткома декан прошептал что‑то на ухо секретарше, весело подмигнул Романцеву и удалился. Секретарша, немолодая уже женщина в темно‑синем деловом костюме и круглых очках на увядшем лице, сняла трубку, сказала «он здесь» и несколько раз кивнула. Затем она как‑то странно посмотрела на Романцева и показала глазами на дверь.

В кабинете, кроме секретаря парткома Сазонова, находился еще один человек. Романцев с первого взгляда определил, что это птица высокого полета. У незнакомца была респектабельная внешность и спортивная фигура. Дорогой темно‑серый костюм, черные лакированные туфли, белоснежная рубашка, загорелое волевое лицо без единой морщины, и только коротко стриженные седые волосы выдавали его настоящий возраст — лет пятьдесят или около того. От него исходил слабый аромат французского одеколона и хорошего дорогого табака. В обстановке какого‑нибудь первоклассного отеля на побережье Флориды или Французской Ривьеры он выглядел бы вполне естественно, но в кабинете парткома МГУ, да еще на фоне смахивающего на пыльный мешок Сазонова казался пришельцем из иных миров.

Незнакомец лишь мельком, без видимого интереса взглянул на вошедшего и нехотя указал на один из стульев за длинным, покрытым зеленым сукном столом.

— Присаживайтесь, Романцев.

Сам он подошел к окну и принялся рассматривать окружающей ландшафт.

В кабинете повисло неловкое молчание, и Романцев почувствовал, как внутри у него нарастает глухое раздражение. Наконец он не выдержал и взорвался.

— Какого черта... Кто‑нибудь объяснит мне, что здесь происходит?

Он вопросительно посмотрел на секретаря парткома, но тот лишь неопределенно пожал плечами и отвел глаза в сторону. Романцев попытался встать, но почувствовал на своем плече тяжелую руку.

— Сидите, сидите...

Незнакомец обошел длинный стол и уселся напротив Алексея. Одного короткого взгляда холодных голубых глаз оказалось достаточно, чтобы Романцев почувствовал себя не в своей тарелке. Ему еще никогда не приходилось сталкиваться с подобным человеком, не доводилось видеть такие глаза — холодные как лед, всепроникающие и безжалостные. Он понял, что разговор с «весьма ответственным товарищем» окажется не таким уж простым, как он себе представлял.

— Карпинский Игорь Юрьевич. Я работаю в Комитете госбезопасности.

Романцев почувствовал, как его бросило в жар. Рука инстинктивно потянулась ослабить узел галстука, но он быстро пришел в себя и с вызовом посмотрел на незнакомца.

— Да, я работаю в КГБ, — вторично напомнил Карпинский, от которого не скрылось минутное замешательство собеседника. В его голосе не было угрозы, скорее скука, словно он заранее знал, что предстоящий разговор окажется пустым.