— Ничего, ничего, Анюта. Ты у меня молодец. Держись крепче. Горе в народе такое — глазом не окинешь.

— Это верно, — вполголоса подтвердил дед.

Анна уже успела взять себя в руки. Она попрощалась как обычно, словно провожая мужа в очередной рейс, и только когда хлопнула дверь и мимо окон промелькнула его тень, Анна покачнулась.

Шатаясь и цепляясь руками за стулья и стены, она с трудом добрела до кровати и повалилась почти без чувств.

Дед, проводив сына, вернулся в комнату и сел у изголовья ее постели.

— Худо, Анна? Может, воды принести?

Она медленно повернула голову и еле слышно прошептала:

— Спасибо, дедушка. Отойдет сейчас. Сердце чего-то захлестнуло и голову ломит.

Толпа на станции сильно поредела, но Вани нигде не было видно. Знакомые, которых спрашивал Степан Васильевич, отвечали, что мальчик недавно был тут.

Время истекало. Машинист уже потерял всякую надежду, когда заметил Машу Ермакову с двумя подругами.

— Девчата, вы не видели моего Ванюшку?

— Он пошел в город, — ответила Маша. — Скоро должен прийти.

— Скажите ему, девочки, что я приехал… Чтобы он сейчас же шел к паровозу. Вон, видите, на третьем запасном стоит?

— Хорошо.

— Обязательно скажите. Очень я вас прошу, — умоляюще попросил он.

— Конечно, скажем. Не беспокойтесь, Степан Васильевич.

Перепрыгивая через рельсы, побежал машинист к своему паровозу. Его уже ждали. Путевка была готова и истекало время стоянки. Степан Васильевич еще несколько минут затягивал отправление. Паровоз шипел, пускал клубы дыма и пара, но не трогался с места. Главный два раза нетерпеливо давал свистки и, наконец, пошел к паровозу.

— Ты чего тянешь? Ни тпру, ни ну!

— Сейчас поедем, — буркнул в ответ Степан Васильевич.

— Давай трогай. Загонят за сборным.

— Не загонят. Я наверстаю.

Степан Васильевич взглянул на часы. Тянуть больше было нельзя. Последний раз тоскливо посмотрел он на платформу, где в наступивших сумерках копошился народ. Не отделилась ли от них одинокая фигурка мальчика и не бежит ли она к паровозу? Нет. Никого.

С большим пакетом подходил Ваня к станции, когда какой-то паровоз протяжно, тоскливо загудел, словно прощаясь с родным городом. У мальчика ёкнуло сердце: «Это отец!» Он прибавил шагу. У дверей вокзала его поджидала Маша.

— Ваня, твой папа здесь. Велел тебе бежать к паровозу…

Дальнейшее мальчик не слышал. Сунул пакет в руки Ермаковой и бросился на платформу.

Поздно. Сигнальный огонек последнего вагона был уже далеко.

Немцы

Всё следующее утро, после отъезда отца, Ваня ходил грустный и расстроенный. С одной стороны, как будто и хорошо, что он остался с матерью и дедом в родном домике. С другой стороны, было жаль отца. Увидит ли он его?

Дед с утра отправился в монастырский сад. Когда Ваня понес ему обед, то обратил внимание на какую-то особенную тишину в городе. Прохожие почти не встречались. Окна, несмотря на жару, были закрыты. Радио молчало, и только в стороне станции чувствовалось оживление. Поезда проходили один за другим, через каждые полчаса.

Дед накладывал на яблони липкие пояса, чтобы на деревья не лазали муравьи и другие насекомые. Ему помогали двое кружковцев из старших классов.

Один из них, Володя Журавлев, долговязый, худой, в больших очках, славился в школе, как самый начитанный и самый застенчивый парень.