– Думаю, Олвер останется здесь доигрывать, но мы с дамой совсем не против выпить с вами и вашим мужем, Госпожа Бескорабельная.

Во взгляде Джуилина читался вызов. Он отлично понимал, что Эгинин придется постараться, чтобы доказать, что она больше не считает Аматеру украденной собственностью.

Эгинин кивнула, будто бы тоже прекрасно осознавала это.

– Да осияет вас Свет сегодня и все отведенные нам дни и ночи, – пожелала она на прощанье тем, кто оставался. Очень мило с ее стороны.

Вскоре после их ухода послышался раскат грома. Затем еще один, и по тканой крыше принялся постукивать дождь, который быстро перерос в ливень, барабанной дробью бьющийся о зеленый полосатый тент палатки. Если Джуилин и компания не прибавят шаг, то вино им придется пить промокшими до нитки.

Ноэл устроился у красного лоскута напротив Олвера и стал играть за Аматеру, продолжая партию в «Змей и Лисиц». Черные диски, за которые сейчас выступал Олвер, уже почти достигли края расчерченного паутиной поля, но всем было очевидно, что им это не удастся. Всем, но не Олверу, по крайней мере. Парнишка громко застонал, когда светлый диск с нарисованной на нем волнистой линией – змеей – съел его фишку, и взвыл, когда диск с изображением треугольника съел фишку Ноэла.

Ноэл вернулся к своей истории, которую прервал приход Эгинин с Домоном, – истории о каком-то предполагаемом путешествии на корабле Морского Народа.

– Женщины Ата’ан Миэйр – самые грациозные на свете, – сообщил он, двигая черные диски обратно к центру поля, – они даже изящнее доманиек, а это уже многое значит. И вот, когда берег исчез из виду… – Он вдруг замолчал и, откашлявшись, посмотрел на Олвера, который старательно стягивал своих лисиц и змей к углам.

– И что тогда? – поинтересовался парень.

– Ну… – Ноэл потер переносицу скрюченным пальцем. – Понимаешь, они так ловко стали лазать по вантам, что казалось, у них руки вместо ног. Вот, что тогда.

Олвер охнул, а Ноэл вздохнул с облегчением.

Мэт стал снимать черные и белые камни с доски, стоящей на столе, и убирать их в две резные шкатулки. Игральные кости в его голове продолжали прыгать и перекатываться, перекрывая даже раскаты грома.

– Еще партейку, Том?

Седовласый мужчина оторвался от своего письма:

– Не думаю, что стоит, Мэт. У меня сегодня в голове какая-то неразбериха.

– Том, а можно спросить? Зачем ты столько раз перечитываешь это письмо? Порой кажется, что ты пытаешься разгадать его значение.

Олвер взвизгнул от восторга – ему выпала удачная комбинация.

– Так оно и есть. В каком-то смысле. Вот.

Он протянул письмо, но Мэт покачал головой:

– Это меня не касается, Том. Письмо не мое, и я не шибко силен в загадках.

– Оно касается и тебя тоже, да-да. Морейн написала его как раз перед тем, как… Ну как бы то ни было, она его написала.

Мэт какое-то время смотрел на Тома, а потом взял засаленный листок. Взглянув на слегка стертые строчки, он моргнул. Страница была исписана убористым аккуратным почерком, начало гласило: «Дорогой мой Том». Кто бы мог подумать, что Морейн станет подобным образом обращаться к старине Тому Меррилину?

– Том, это личное. Я не думаю, что мне стоит…

– Читай, – отрезал Том. – Увидишь.

Мэт набрал в легкие побольше воздуха. Письмо-головоломка, написанное умершей Айз Седай, имеет какое-то отношение к нему? У него вдруг пропало всякое желание читать. Но тем не менее он приступил. К концу письма волосы на затылке встали дыбом.

Дорогой мой Том,

Я хотела бы написать тебе так много, причем от самого сердца, но я вынуждена отложить это, потому как знаю, что должна поступить именно так, ведь времени осталось совсем мало.