Эта странная тишина заставила окончательно поверить в новую, непривычную реальность. Ричард Грай и в самом деле вернулся на пепелище, где уже успели разобрать руины, прибраться и даже затеяли ремонт.

Сонный коридорный, получив благодарность в натуральной хрустящей форме, на миг воспрянул духом и зачастил скороговоркой. Бывший штабс-капитан отмахнулся, но потом, подумав, попросил принести бутылку коньяка. На это ушли последние деньги, но позднего гостя данное обстоятельство нисколько не обеспокоило. Когда коньяк в сопровождении двух пузатых хрустальных рюмок занял законное место на столе, а коридорный неслышно закрыл за собою дверь, новый постоялец подошел к зеркалу. Смотреть не хотелось, но он все-таки, пересилив себя, взглянул. Удивился, вновь кинул взгляд на своего безмолвного двойника. Черный человек по другую сторону тонкой амальгамы выглядел подозрительно молодо, словно и не было нескольких последних лет. Человек снял шляпу, провел ладонью по волосам, не поверил, приблизил лицо к стеклу.

Еле заметно шевельнулись губы:

– «Черный человек! Ты прескверный гость…»

С висков исчезла седина, разгладились морщины на лбу, со щеки пропал старый шрам, полученный еще в 1919-м. На миг подумалось, что Черный человек в зеркале – не слишком удачно слепленный гомункул из реторты провинциального алхимика. У заказчика не оказалось хорошей фотографии, пришлось брать старую, с густой ретушью.

Стараясь не испугаться, Ричард Грай снял плащ, аккуратно повесил в шкаф при двери, затем принялся расстегивать пуговицы пиджака. Не торопился, нарочно тянул время.

Рубашка…

Пальцы скользнули по коже, замерли. Странно, что об этом не подумалось сразу, еще на корабле, когда он пытался понять, как и почему вернулся в мир. Люди не всегда гибнут на войне, не всегда умирают от ран, даже если по ним стреляют в упор, не жалея патронов. Порой они возвращаются, но…

«Zerstöre den Abschaum, Hans!..» 

Шрамов не было. Гладкая ровная кожа – чужая, из реторты. Сколько было пуль? Он успел почувствовать три, задохнуться от боли, в последний раз открыть глаза…

«Zählebig!» 

Потом, вероятно, была четвертая, последняя, но Ричард Грай ее не помнил. Следовало проверить еще один шрам – на правом плече, старый, почти исчезнувший, но бывший штабс-капитан этого делать не стал. Прошел к креслу, бросил на стол коробку папирос, с силой провел ладонью по затылку. Рука потянулась к коньячной бутылке. Замерла. Легче все равно не будет.

Он выключил свет, оставив лишь маленькое бра над кроватью, сел в кресло и вытянул ноги, жалея, что не догадался снять ботинки. Затем зажег папиросу и, резко затянувшись, поморщился, едва сдерживая кашель. Почему-то подумалось, что приговоренных к смерти лечат – и только потом убивают, уже при полном здравии. Пустая гостиница внезапно показалась ловушкой, гигантской мышеловкой.

– Прорвемся…

Он заставил себя думать о другом, пусть и не столь важном. Опустел не только отель, но и весь город. До войны Эль-Джадира считалась тихим местом. В начале века французы начали строить военный порт, потом бросили, и корабли-стационары ушли в Касабланку. После Первой мировой в городе, если не считать местных арабов и берберов, оставались только рыбаки и немногочисленные пенсионеры-рантье, привлеченные здешней дешевизной. Потом сюда добрались несколько эмигрантских семей из России, а в середине двадцатых вновь оживился порт.