|
Подобного в центре города, даже у самой цитадели, хватало, Великая депрессия докатилась и до патриархальных африканских краев. Но вся эта роскошь мне совершенно не требовалась. Жить здесь я собирался наездами, а сама покупка затевалась ради обзаведения пресловутой «собственностью». Строгие французские законы мягчали, словно воск на огне, при упоминании propriété , а особенно biens immeubles . Тогда-то я и обратил внимание на горку, где селились отставные моряки. Тихие улицы, дома из ракушечника, желтые черепичные крыши, садики за невысокими заборами.
Теперь недвижимость пригодилась. По крайней мере, можно не вдыхать надоевшую гостиничную пыль. С соседями же по улице я если и познакомился, то исключительно вприглядку, по крайней мере, с большинством. И теперь без особого восторга прикидывал, насколько бдительны эти скучающие старички. Иностранец – фигура заведомо подозрительная…
От усердия & дернула меня за руку так, словно желала вправить вывих. Невольно поморщившись, я оглянулся, хотел спросить «кто?» – Родион Андреевич!.. Третий дом от моего, такой же известняковый и черепичный, даже калитка похожа. Густая зелень за приземистым забором, острый штырь радиоантенны – и худой старик в старом костюме с яркой розеткой на лацкане. – Подождешь? – я покосился на &. – Или вместе подойдем? Девица недовольно оттопырила нижнюю губу. – Конечно, вместе. Ты так и мечтаешь меня одну где-нибудь оставить! Только ты с этим дедушкой по-французски разговаривай, а то скучно. Последнее было весьма затруднительно. Язык метрополии мой сосед знал скверно. Читать – читал, но общаться предпочитал на родном. Я подошел ближе, и ровно за три шага ударил строевым. Остановился, бросил руки по швам, замер. «Смирно!» – Здравия желаю, ваше превосходительство!.. – Здравствуйте, мсье! – на этот раз голос & звучал не в пример скромнее, чем прежде. Старика она побаивалась. На загорелом, покрытом сеточкой морщин лице яркие молодые глаза. Брови – темный перец, на голове и на висках – морская соль. – И вам здравствовать, маленькая мадемуазель! Сосед, ловко связав непослушные французские слова, довольно улыбнулся. Затем поглядел на меня. – Охота вам, голубчик мой, шутки строить, причем каждый раз одни и те же! Отменили «превосходительств» еще при благоверном Временном правительстве, чему мы с вами оба – печальные свидетели… Добрый день, дражайший Родион Андреевич. Извольте принять положение «вольно» и прекратить глумление… Пригласил бы к себе – чайку откушать, так вижу, заняты. Как я понимаю, юницу прогуливали да уму-разуму учили? Дело нужное, в здешних пансионах всё больше попы латинские девиц наставляют, ровно во времена Вольтеровы. & дернула бровями, и я поспешил перевести. «Юница» согласно кивнула. – А еще в церкви петь заставляют, даже если горло болит. А Бог, между прочим, мир, конечно, сотворил, но после этого ни во что не вмешивается, только наблюдает. Мы для Него этот… эксперимент. Я перевел, постаравшись передать слово в слово. Покойный Марк был убежденным деистом, особенно после пары рюмок коньяка. Услыхав про эксперимент, старик лишь печально вздохнул. Затем поглядел на меня. – Прервал я вашу прогулку, голубчик мой, по очевидной надобности, вам хорошо ведомой. Трудно вас дома застать, да и в городе не разыщешь. А между тем… Он поглядел на &, на миг задумался, качнул седой головой. – Невместно выходит. Мы с вами, Родион Андреевич, беседу ведем, а юнице и непонятно. Но сие в данный момент к лучшему. |
