Выдумав почти все новые мужские фасоны прошлых пятидесяти лет, они теперь вынуждены конкурировать с собственным историческим продуктом, трансформировавшимся в уличную моду. Им нужна помощь, продолжала француженка, щелкая мышкой, отчего на экране возникла завершающая партия картинок. И они это знают.
Милгрим пил латте и смотрел на утренних прохожих, ища в их одежде подтверждение услышанных тезисов. Получалось, что если говорить о доминирующем подтексте, то француженка права.
– Не занято? – спросил женский голос с американским акцентом.
Милгрим поднял глаза. Ему улыбалась китаянка: черный свитерок, простой золотой крестик на цепочке, белая пластиковая заколка. И тут же недремлющий модуль наркоманского страха просигналил: коп.
Он заморгал.
– Конечно. Присаживайтесь.
Мышцы ног напружинились: вскочить и бежать. Сбой, сказал Милгрим модулю. Частично купированный абстинентный синдром. Привет из прошлого. Его лимбический мозг по-прежнему движется в накатанной колее, как фургоны первых американских поселенцев по ось в пересохшей глине.
Она положила на стол белую сумочку из кожзаменителя, поставила рядом голубой бумажный стаканчик с кофе, отодвинула стул и села напротив Милгрима. Улыбнулась.
На свитерке были белым вышиты полумесяц и пальма с флага Южной Каролины – чуть побольше ральф-лореновского игрока в конное поло. Подспудный модуль Милгрима разом выдвинул целую линию радиолокаторов раннего обнаружения полицейских.
Паранойя, объясняла ему психотерапевт, это избыток информации. Что и происходило с Милгримом сейчас, когда женщина запустила руку в сумочку, вытащила матовый серебристый телефон, раскрыла его и нахмурилась.
– Эсэмэски, – сказала она.
На Милгрима смотрел бездонный черный зрачок телефонной камеры.
– Ой-ой, – сказала женщина. – Мне надо бежать. Но все равно спасибо!
И, сунув сумку под мышку, быстрым шагом вышла на Севн-Дайлс.
Оставив на столе нетронутый кофе.
Милгрим взял стакан. Пустой. На белой пластмассовой крышке – темная губная помада, которой не было на губах у женщины.
Через окно он видел, как та прошла мимо переполненной урны, из которой, наверное, и взяла бутафорский стаканчик. Быстро перешла улицу, к «Сассуну». Исчезла за углом.
Милгрим встал, одернул куртку и вышел, не глядя по сторонам. Назад по Монмут-стрит, к гостинице. Не доходя, пересек улицу по диагонали, все той же рассчитанно беспечной походкой, и вошел в кирпичный туннель, ведущий в Нил-ярд: мини-Диснейленд новейшего времени. Его Милгрим проскочил так быстро, что люди оглядывались. На следующую улицу, Шортс-Гарден.
Теперь быстрый деловой шаг, но не бег, чтобы не привлекать внимания.
Зависимость, разбуженная гормонами стресса, настоятельно советовала что-нибудь принять. Его новой личности это было странно и страшно, все равно как обнаружить у себя на заднем дворе фашистский танк. Засыпанный землей, заросший одуванчиками, но с мотором, работающим на холостом ходу.
Не сегодня, сказал он фашистам в засыпанном танке, направляясь к станции «Ковент-Гарден» через энциклопедическую антологию молодежных обувных магазинов с кроссовками цвета желейного мармелада.
Плохо, убеждала другая часть его личности. Плохо.
Как ни старался он выглядеть спокойным, кучка бомжей у входа в метро рассеялась при его приближении. Они что-то видели. Милгрим вновь стал как они.
Он смотрел на Ковент-Гарден словно с большой высоты, толпа на Лонг-Акре раздвигалась вокруг него, как намагниченные железные опилки.
По лестнице, скомандовал автопилот. Милгрим подчинился не оглядываясь – песчинка в спиральном людском потоке.
Теперь первым же поездом до «Лестер-Сквер», самый короткий перегон во всей подземке, и, не выходя на улицу, обратно, убедившись, что хвоста нет. |