Обходя изменившийся номер, знакомясь с обстановкой и изучая лежащее в шкафах, Марвин неожиданно почувствовал, что он — дома. И что ему совсем не хочется переезжать отсюда в какое-либо другое место, будь оно хоть в десять раз шикарнее жилища Далия. Ведь дело вовсе не в роскоши, а в том, насколько они гармонируют, дом и его владелец.

Здесь попадание было в точку.

Марвин потом не раз обдумывал случившееся и наконец пришел к выводу, что особняк умеет проникать в душу постояльца, в его неосознанные мечты и осуществлять их. Не все, но хотя бы те, которые помогали чувствовать себя комфортно — опять же для нормальной работоспособности. Своего рода плата за труд. А еще Марвин предположил, что особняк, возможно, следит и за здоровьем своих работников, вовремя излечивая их от любых заболеваний — по сути, несложная задача для столь мощной магосистемы.

Он поделился своей идеей с Далием, который в ответ молча закатал рукав куртки, показав Марвину длинный шрам на верхней части предплечья. А после сказал, что рана заживала долго, самым обычным образом, и что в случае болезни Марвину надо обращаться к Жанне. Она хоть и стерва, но из-за своего всезнайства вполне может заменить любого врача, хоть дерматолога, хоть хирурга. Да хоть патологоанатома, с нее станется по вредности характера!

Откуда у него шрам, Далий рассказывать не захотел, а Марвин не стал расспрашивать. Мало ли у кого какие личные секреты.

Марвин сел за письменный стол, включил настольную лампу с плюшевым абажуром, положил тетрадь в круг света и принялся читать. Но чем больше он вникал в написанное, тем понятнее становилось, что тетрадь вряд ли поможет разобраться в свойствах браслета.

Сохранившиеся листы были исписаны карандашом, неряшливо-размашистым почерком. Скупо, без каких-либо пояснений — собственно, это был список отысканных артефактов, своего рода отчет о проделанной работе. Лишь кое-где встречались непонятные сноски, относящиеся то ли к браслету, то ли к найденным предметам. Что-то вроде: «взял без красного сигнала», «ходил в зеленом направлении», «был замечен в желтом радиусе» и другие столь же загадочные цветовые упоминания. Пожалуй, самое интересное осталось на исчезнувших листах, но отыскать их было нереально. Хотя…

Марвин подставил тетрадь под лампу и внимательно осмотрел идущие после лохмотьев чистые страницы: на первой темнели едва различимые черточки-вмятины, продавленные твердым грифелем. Ладно, решил Марвин, какой-никакой, но все же вариант. Можно попробовать узнать, что было написано на последнем вырванном листе. Он достал из ящика стола карандаш, поскреб ножом грифель и осторожно растер черную пудру по странице. Проявившийся текст — небольшой, на треть листа — был написан той же рукой, что и предыдущие заметки. Пляшущие буквы складывались в расползающиеся вверх и вниз слова, запись делалась явно впопыхах. Или в неадекватном состоянии.

— …наглое вранье, — вглядываясь в рваные строчки, по слогам начал читать Марвин. — Они хотят сослать меня в комнату… ну и почерк… В карцер иллюзий, как утратившего доверие. Проклятый… э-э-э… проклятый негор Годлумтакати забрал браслет и изводит меня своим колдовским истуканом… так-так, дальше… Нет сил терпеть! Попробую уйти по стокам в какой-нибудь из обслуживаемых миров. Надеюсь, я не окажусь после очередной смерти снова в этом гадюшнике… э-э-э… и пропади оно пропадом.

Марвин захлопнул тетрадь, положил ее на стол. Задумался, невидяще глядя на абажур и постукивая пальцами по картонной обложке. Вновь открыл тетрадь, вырвал испачканный графитом лист, затем отыскал в шкафу ароматические свечи с комплектной коробкой спичек. Держа листок за угол, Марвин сжег его над унитазом, спустил воду и несколько раз вымыл руки с мылом, пока на них не осталось никакого следа от грифельной пудры.