Засим следует целая глава о том, как неизвестное дитя играло с Феликсом и Кристлибою, как оно упрекало их в сожалении о дрянных игрушках и указало им на чудные сокровища, рассыпанные вокруг них, как тогда Феликс и Кристлиба увидели, что из густой травы как бы выглядывали блестящими глазами разные чудные цветы, а между ими искрились цветные камни и блестящие раковины, золотые жуки прыгали и тихо распевали песенки; как после того неизвестное дитя стало строить Феликсу и Кристлибе дворец из цветных камней, с колоннами, крышею и золотым куполом; как потом крыша дворца обратилась в крылья золотых насекомых, колонны – в серебристый ручей, на берегу которого росли красивые цветы, то с любопытством смотрясь в воды, то, покачивая своими маленькими головками, слушая невинное журчание ручья; как потом неизвестное дитя наделало из цветов живых кукол, и куклы резвились около Кристлибы, ласково говоря ей: «Полюби нас, добрая Кристлиба!», и егеря загремели ружьями, затрубили в рога и, крича «Галло! галло! на охоту! на охоту!», помчались за зайцами, которые повыскакали из-за кустов и побежали; как неизвестное дитя понесло Феликса и Кристлибу по воздуху – и чудеса, которые они видели в этом воздушном путешествии. В этой главе каждое слово, каждая черта – чудная поэзия, блещущая самыми дивными цветами, самыми роскошными красками; это вместе и поэзия и музыка, – и какая глубокая мысль скрывается в них!.. Пропускаем главу, где г-н и г-жа Брокель рассуждают о неестественности видения детей, и первый выказывает свою прекрасную натуру в ее грубой коре, а вторая свою добродушную ограниченность. Пропускаем также и дальнейшие свидания Феликса и Кристлибы с неизвестным дитятею и его фантастический рассказ о злом министре при дворе царицы фей: сокращать их невозможно – не подымется рука, а выписывать вполне нам тоже не хочется, чтобы не испортить впечатления для тех, которые, после нашей прозаической статьи, станут читать эту поэтическую повесть.

Но вот наконец приехал и давно ожидаемый учитель, магистр Тинте, маленького роста, с четвероугольною головою, безобразным лицом, толстым брюхом на тоненьких пауковых ножках – воплощенный педантизм и резонерство. Встреча его с детьми, их к нему отвращение, его с ними обращение – все это у Гофмана живая, одушевленная картина, полная мысли. Вот они сели учиться, – и им все слышится голос неизвестного дитяти, которое зовет их в лес, а магистр бьет по столу и кричит: «шт, шт, брр, брр… тише! что это такое?», а Феликс не выдержал и закричал: «Убирайтесь вы с вашими глупостями, г. магистр; я хочу идти в лес. Ступайте с этим к моему двоюродному брату: он любит эти вещи!» Дети побежали, магистр за ними; но Султан, добрая собака, с первого раза получивший к педанту и резонеру неодолимое отвращение, схватил его за воротник. Педант поднял крик, но г. Брокель освободил его и упросил ходить с детьми в лес. Педанту лес не понравился, потому что в ном не было дорожек и птицы своим писком не давали ему слова порядочного сказать. «Ага, г. магистр, – сказал Феликс, – я вижу, ты ничего не понимаешь в их песне и не слышишь даже, как утренний ветер разговаривает с кустами, а старый ручей рассказывает прекрасные сказки!» Кристлиба заметила, что, верно, г.