|
Тот, лукаво улыбнувшись, спросил:
— Может, чего покрепче?
Тон, каким это было произнесено, а еще больше веселые зайчики, заскакавшие в глазах Рязанцева, сказали Петру больше всяких слов. С души словно камень свалился; теплая волна поднялась в груди, и у него вырвалось:
— С вами, товарищ капитан, хоть уксус!
— Чего-чего? — переспросил Рязанцев и расхохотался.
Смеялся он искренне, от души. В уголках глаз лучились морщинки, на щеках появились забавные ямочки, а лицо приобрело озорное, ребячье выражение. Оно окончательно растопило лед настороженности, которую все еще испытывал Петр, и робкая улыбка появилась на его губах. Справившись со смехом, Рязанцев теплым взглядом прошелся по нему и многозначительно заметил:
— Не знаю, как там с уксусом, но крови фрицам мы, похоже, попьем. А пока предлагаю побаловаться чайком.
Встав из-за стола, он прошел к столику, потрогал рукой чайник — вода в нем успела остыть — и, выглянув в коридор, окликнул:
— Володя?
— Я, Павел Андреевич! — отозвался дежурный.
— Куда комендант запропастился?
— Где-то здесь.
— Сказал ему про сахар и сухари?
— Да.
— Если сейчас не принесет, то потом себе сухари сушить будет. И пусть прихватит чайник с кипятком, в моем давно остыл.
— Сделаем, Павел Андреевич, — заверил дежурный. Возвратившись к столу, Рязанцев пошутил:
— С моим комендантом, Петр Иванович, как бы ни пришлось воспользоваться твоим предложением — пить уксус, — и затем поинтересовался: — Небось голодный, а я тебя одним чаем потчевать собрался.
Петр пожал плечами.
— По глазам вижу, голодный. Разносолов у меня не водится, но сало найдется. Ты как к нему относишься, только не говори, что со мной за компанию хрюкать станешь.
— Какие могут быть возражения, товарищ капитан, я ж на Украине родился.
— Ах да, что за хохол без сала и горилки. Ладно, соловья баснями не кормят. Подсаживайся ближе к столу, — пригласил Рязанцев, затем открыл шкаф и принялся выставлять на стол кружки и миски.
В это время постучался комендант. В одной его руке сердито попыхивал чайник, а в другой громоздились кульки. Из-за них выглядывала встревоженная физиономия: угроза сушить для себя сухари была не пустым звуком. Торопливо сложив все на стол, комендант поспешил оправдаться:
— Извините, товарищ капитан, пришлось к Гончаренко сбегать. У него разжился сгущенкой.
— А наша чем хуже? — удивился Рязанцев.
— Вчера закончилась.
— А ты тогда на что, если к Гончаренко за каждой мелочевкой бегаешь?
— Закрутился, забыл.
— Михаил Алексеевич, я тебе уже не раз говорил: нельзя жить одним днем, наперед думай. Намотай себе на ус — у нас не богадельня, а особый отдел. Понял?
— Так точно! Исправлюсь, Павел Андреевич.
— Сейчас проверим. Хорошее сало сможешь достать?
— Считайте, что оно на столе! — заверил комендант и ринулся к двери.
— Старательный парень, а организованности пока не хватает, за все дела разом берется, — бросил ему вслед Рязанцев и, разлив кипяток по кружкам, спросил у Петра: — Ты как, с заваркой или со смородиновым листом?
— Лучше со смородиной.
— Правильно, больше и аромата, и пользы, — поддержал Рязанцев и пододвинул к нему коробку из бересты.
В ней горкой лежали подсушенные листья смородины. Петр взял щепотку, опустил в кружку, и в кабинете запахло летним садом. Он глубоко вдохнул и закрыл глаза. |