— Больше, — сказала Генриетта.

— Вы понимаете, — сказала Барбара тонким голосом, в котором слышались слезы. — Я сперва ему не верила по-настоящему. Ждала, что он выплывет обратно. Только потом почувствовала вдруг, что это всерьез. А после пришлось долго плыть назад.

— Мы тоже были там, — сказал Эдвард. — Я-то знал, что это всерьез, я сразу так и сказал.

— Еще, может статься, в любую минуту увидим, как этот дуралей плывет об…

— Нет-нет-нет! — жалобно запричитала Барбара. — Он там, внутри, и он останется там, я знаю!

Дьюкейн схватился за голову. Он торопливо соображал, не спуская глаз с Полы, которая всем своим видом выражала отчаянную готовность помочь ему.

— Сколько осталось до того, как закроется вход?

— Полчаса, — сказал Эдвард.

— Двадцать пять минут, — сказала Генриетта.

Дьюкейн посмотрел на часы.

— Вот что, — сказал он, обращаясь к Поле. — Давайте исходить из наихудшего. Поднимайте тревогу. Звоните в береговую охрану, звоните в деревню. Увидите моторку — останавливайте. Выясните, есть ли кто-нибудь, кто хорошо знает пещеру. Не найдется ли снаряжение для аквалангиста и кто-нибудь, кто умеет им пользоваться. Я, правда, не представляю, что тут можно… Словом, я сейчас плыву туда и обследую обстановку. Не исключено, что он болтается где-нибудь у входа, стараясь нас напугать.

— Мы тоже с вами! — закричали дети.

— Ни в коем случае, — сказал Дьюкейн. — Вы продрогли, вы слишком долго оставались в воде. — Все трое дрожали от холода. — Тем более, что это на вас Пирс хочет произвести впечатление, особенно — на тебя, Барбара. Если он будет думать, что ты тоже там, он может и не выплыть наружу. Нет, вы отправляйтесь с Полой.

— Джон, но вы же не станете заплывать в пещеру? — вскричала Пола.

— Нет-нет. Только загляну. Возможно, тут-то и столкнусь нос к носу с Пирсом. А вы все отправляйтесь, и чтоб без паники!

Дьюкейн сбросил с себя пиджак, стянул галстук. Скинул с ног ботинки, снял носки, спустил брюки.

— Ну же! — прикрикнул он на Полу и детей, и те припустились бегом по прибрежной гальке.

Дьюкейн опять надел ботинки и побежал вдоль берега в обратную сторону, — туда, где круто обрывался в море красный утес. Там он вновь скинул обувь и бросился в воду.

Он плыл на боку, энергично и быстро, стараясь держаться как можно ближе к подножию утеса, ощущая противодействие течения — одного из тех, что наградили эту часть побережья дурной славой среди купальщиков. Течение было встречным и замедляло его продвижение вперед. Он не помнил, чтобы когда-нибудь плаванье стоило ему таких мучительных усилий, и при этом, похоже, продолжал оставаться все на том же месте. Он уже запыхался. Мешали рукава рубашки, то прилипая к телу, то надуваясь водой, и он, не останавливаясь, попытался стащить ее с себя. Стянул через голову и бросил в воду. Обогнув утес, у оконечности которого течение ощутимо теряло силу, он очутился в соседней бухте, и Трескоум скрылся из виду.

Теперь в пределах видимости оставались лишь тихое море, да небо, да внешний и внутренний изгиб утеса, закрывающего с обеих сторон сушу. Дьюкейн почувствовал себя внезапно очень маленьким и одиноким. Красный утес, который на близком расстоянии оказывался буровато-терракотовым с сине-серыми прожилками, отвесно спускался к морю, до того сухой и сыпучий на вид, что должен был, казалось, раствориться при соприкосновении с водой. На нижней его половине широкой полосой обозначался уровень прилива и безобразными темными пучками, словно космы отросших волос, нависали водоросли, успевшие прожариться на солнце с тех пор, как от них в последний раз отхлынуло море.