Привет всем — Лиду целую.

Дед.

16 апреля 1951 г. Москва

Милый Коля. — Наконец-то я могу написать тебе несколько слов. Раньше всего о твоем доме. Моя любовь к Марине удесятерилась: такой это деятельный, задушевный, правильный человек. Она героически, самоотверженно заботилась обо мне — во время моего гощения в твоем кабинете. Гуля: умница, знает литературу наизусть, но застенчив необыкновенно и мученик. Мученик своего фантастического образа жизни. Он умудряется 20 часов в сутки просиживать над чертежом, причем часов 5 уходит у него на черчение, остальные 15 — на канительную и бездейственную тоску, вызванную этим самым чертежом. Это необыкновенный труженик — с необычайно малой производительностью. Ему нужен спорт, нужен воздух, нужен отрыв от гнетущей его обстановки. В общем же это — прелестный, милый, с хорошим будущим юноша. Митя занимается англ, языком. Я сказал ему пять англ, слов подряд, и он сразу же запомнил их.

Мне звонила Мария Алексеевна — говорит, что и ты, и Лида поправляетесь. Воображаю, какие чудесные прогулки под Рузой. Мама уезжает в Узкое, я достал ей путевку на 18-ое. Там ей будет хорошо. Что же касается меня, то думал ли я когда-нибудь, что меня обрадует обзор детской литературы (в сегодняшней «Правде»), где не упомянуто мое имя. А я, действительно, рад. Спасибо, что не ругают. Мой «Некрасов» оказался мифом. Я решил не печатать его. Конечно, можно было бы на этот месяц поселиться в Переделкине мне (скажем с Лидой и молодым некрасоведом Гаркави (родств. Тынянова)) и сделать книгу отличную — но у Лиды свои заботы, да и хватит ли у меня сил? Рецензии о моей книге хорошие, изд-во относится хорошо, но… мне она очень не нравится. Черт с нею.

Что ты поделываешь? Переводишь Петёфи? Где думаешь жить на даче? С кем водишься в Малеевке? Я добыл для Лиды продление до 5 мая. Рад, что праздники она проведет там. От Таты было письмо: как-то преувеличенно она хвалится своим семейным счастьем.

Занимаюсь X-м, XI-м и XII т. Полного собр. соч. Некрасова. Это вроде рукоделия. Успокаивает.

Ну, будь здоров.

Твой Дед.

2 июля 1951 г. Переделкино

Дорогой Коля!

Получив твое письмо, я немедленно позвонил в Узкое — Карлу Адольфовичу Кругу. Это было нагло: звать 75-летнего ученого вниз к телефону, но делать было нечего. Карл Адольфович через час собирался уехать куда-то на Оку, — но ангельски согласился написать начальнику Богомолова — тов. Ионкину, завед. кадрами, слезное письмо о внуке «своего друга» Корнея Чуковского и письмо оставил у своей жены — в Узком. На след, день я поехал из Переделкина в Узкое (а на глазу у меня как нарочно ЯЧМЕНЬ, не бывший у меня с 1905 года). Письмо у меня в руках, но тут же супруга Круга стала просить у меня, чтобы я (услуга за услугу!) добыл в Литфонде путевку в Коктебель для ее дочери. Получив письмо, я поехал на Гороховскую — на квартиру Ионкина. Он — в институте, на Красной Казарменной. Я туда. Ионкина нет. Я в отчаянии. Но тут встречаю дочь Круга, которая в дружбе с женой Богомолова. Еду с нею в Литфонд — хлопочу о путевке для нее. Прошу чуть не на коленях. Кисло и хмуро полуобещают. Беру у Таты Круг (ее зовут Тата) клятву, что она сегодня же поговорит с Богомоловым, еду после 6-часовых мытарств в Переделкино и пишу это письмо. Две двойки — вообще говоря — автоматически влекут за собою изгнание из стен И-та, но сделано все, что в человеческих силах. Я объяснял, что Гуля — мальчик развитой, любит свой предмет, что его провал, — от неимоверной застенчивости и т. д., но удастся ли Ионкину нарушить устав, не знаю. Тата (аспирантка этого Института, защитившая кандидатскую диссертацию, родившаяся в нем) сделает все возможное; мы с нею приятели и, кроме того, ей очень хочется в Коктебель.