— Не все такие! — возмущенно кричит с места одна зверюша. — Вы говорите про каких-то отвратительных лицемеров, батюшка, а нормальные верующие разве просят о гадостях ближнему?

— А, — отмахивается зверек-батюшка, — все вы одним миром мазаны. Но главное — тщета всех этих ваших мероприятий. К чему проповедь тому, кто и так давно догадался о порочности, жестокости и бессмысленности мира, о трагизме и безвыходности нашей жизни в нем, и даже если бы было кому услышать нашу благодарность за все это — благодарить за такое можно только в порядке издевательства…

И тут одну из зверюш, самую умную, осеняет. Она долго прислушивается к батюшке, сначала боится и кается, потом начинает сомневаться (потому что очень уж незверюшливо ведет себя странный гость), и наконец все вокруг как бы озаряется светом внезапной догадки! И когда зверек открывает рот, чтобы набрать воздуху перед очередной гневной руладой, зверюша спокойно спрашивает его:

— Батюшка, да вы не зверек ли?

Зверек так и застывает с открытым ртом. А зверюши, услышав вопрос, тоже начинают кое-что сопоставлять, шушукаться и посмеиваться.

— Батюшка, да вы зверек! — уже твердо произносит самая умная зверюша. Зверек от неожиданности теряет всю свою уверенность. Из-под его балахона высовывается кончик гневно дрожащего хвоста.

— Да у вас хвост, батюшка! — кричит еще одна догадливая зверюша.

— Хвост, хвост!

— Зверек ряску нацепил! — пищат зверюши. Они счастливы, что вера их осталась непоколебленной и что высокий духовный сан по-прежнему абы кому не присваивают. Некоторое время зверек молчит и краснеет, а потом разражается потоком таких гадостей, что никакой батюшка такого себе не позволил бы и в самом страшном сне. Теперь он разоблачен, и маскироваться необязательно. Зверюши, однако, уже не боятся. Они смотрят на зверька с легким укором и покачивают пушистыми, ушастыми головами.

— Ну, вы идите, батюшка, — с грустью говорит самая умная зверюша. — Тут, понимаете, зверьковствовать-то не место… Тут храм, батюшка…

Зверек открывает рот, чтобы сказать все, что он думает о культе и его служителях, но зверюши дружно начинают пищать и аплодировать, и продолжать проповедь нет никакой возможности.

— Идите, идите, батюшка! — хором пищат они. — Счастливого пути!

А самая добрая зверюша обязательно сует ему в карман балахона несколько конфет — вдруг у него есть зверята, и он, разоблаченный, не решается попросить для них конфету? Зверек гневно уходит, выпрастываясь на ходу из ненужного уже одеяния, а зверюши провожают его беззлобным писком. Это, впрочем, не мешает им каждый раз ловиться на нехитрый зверьковый аттракцион, который они разоблачают лишь при чтении проповеди. У зверюш есть даже поговорка — «Это тебе идет, как зверьку ряса», — применяемая в случаях, когда кто займется несвойственным ему делом или неправильно выберет наряд. Зверюши наряжаются со вкусом и не видят в этом ничего греховного. Если же кто чего скажет невпопад, у них есть пословица и на этот случай: «Ну ты и ляпнул! Как зверек в церкви!» Однако когда очередной голодный зверек нарядится батюшкой и пойдет говорить проповедь, неистребимая вера зверюш в благопосланность каждого гостя опять сыграет с ними ту же шутку. И накормят, и напоят, и выпроводят с хихиканьем.

Маленькие зверьки, желая посетить зверюш, действуют, конечно, иначе. Они приходят в зверюшливый детский сад и хмуро стоят у забора, глядя, как совершенно еще маленькие зверюши весело резвятся, качаются на качельках, катаются на крутилках, которые сами же и раскручивают, и играют в познавательную игру «Дочки-матери». Маленькому зверьку все эти развлечения кажутся совершенно бессмысленными, и он наотрез отказывается понимать, что в них веселого.