— С тобой все будет в порядке, Люк?

— Еще бы.

— И твои родители точно здесь?

— Еще бы.

Однако она почему-то не трогалась с места. (Это напомнило ему дни рождения одноклассников в начальной школе: мать ждала в машине, пока его не впустят в дом, и только потом уезжала.) Он дернул дверь — заперто. Придется идти черным ходом. Женщина высунулась в окошко и окликнула:

— Что случилось, Люк?

— Заперто. Пойду с черного хода.

— А если и там заперто?

— Нет, не заперто.

— Послушай, Люк, — сказала она. — Времена меняются. Раньше здесь было спокойно, а теперь в Балтиморе проулки кишат грабителями. Слышишь, Люк? В каждой подворотне, в каждом пустом доме, на каждой улице.

Он помахал ей рукой и скрылся за домом. А через минуту услыхал, как машина медленно, нехотя отъехала, будто женщина все еще увлеченно перечисляла опасности.

Люк знал ресторан как свои пять пальцев, словно память о нем всегда жила в его сердце: грохот кастрюль и звон тарелок, запах резаного сельдерея, томившегося в масле на медленном огне, сухие пучки пряных трав, вениками подвешенные под потолком, пятилитровые банки сморщенных греческих маслин, корзины петрушки и исходящие паром черные котлы, за которыми следил мальчик его возраста. За кухней, почти ничем не отделенный от нее, находился обеденный зал — столики под белыми скатертями, в солнечных лучах пляшут пылинки. В этом зале было множество украшений — подарки и сувениры, накопленные за долгие годы, — которые всегда наводили Люка на мысль о доме, где живет большая дружная семья, где над камином прикрепляют детские рисунки да так там и забывают. Он увидел знакомый двухметровый коллаж с изображением коронного салата Эзры — подарок художника-завсегдатая, увидел и гирлянду из цветной бумаги, которую вместе с двоюродными братьями и сестрами обернул вокруг люстры по случаю давнего рождественского обеда. (Эзра так и не снял эту гирлянду, хотя обед тогда кончился ссорой; бумажная гирлянда стала теперь хрупкой и выцвела.) В углу по-прежнему стоял громоздкий допотопный велосипед, купленный Эзрой на толкучке. «Кулинарные деликатесы Меркурио» — было выведено четкими буквами на корзиночке со стеклянными грушами и бананами, прикрепленной под рулем (тоже подарок клиента). На велосипеде ехала картонная Мерилин Монро в развевающемся платье — кто-то из неизвестных посетителей в шутку водрузил ее на седло, а снять бедняжку оттуда никто не удосужился, и Мерилин катила все дальше и дальше, шея у нее погнулась и грозила вот-вот переломиться, улыбка год от года тускнела, а плиссированная юбка обтрепалась по краям.

Разгоряченные, раскрасневшиеся люди сновали по кухне, занимаясь каждый своим делом; в толчее они лавировали, как старые «форды» в немых кинокомедиях: зум-м-м! — и разминутся, нипочем друг друга не заденут, пути у них пересекаются, но сами они чудом остаются в целости и сохранности. Люк, никем не замеченный, стоял в дверях. Путешествие само по себе было таким хлопотным, что он почти потерял из виду его цель. И вообще, почему он здесь оказался? Но тут Люк увидел Эзру, который укладывал булочки в камышовую корзинку. На нем не было знакомой синей ковбойки — впрочем, байковая ковбойка совсем не годилась для лета, — на нем была легкая рубашка с закатанными рукавами. Он аккуратно, неторопливо укладывал каждую булочку — большие руки двигались размеренно и четко. Люк зашагал через кухню и удивился собственной робости. Сердце колотилось быстро-быстро. Подойдя к Эзре, он сказал:

— Привет!

Эзра взглянул на племянника, все еще погруженный в свои мысли.

— Привет! — рассеянно ответил он, не понимая, кто перед ним.

Сначала Люк был обескуражен, а потом ему стало приятно.