— Ах эти матери, — сказала она миролюбиво и спрятала доллар в вырезе своего черного льняного платья.

— Ну так что? — спросил Коди. — Судя по всему, бал окончен. А мне полагалось еще час назад быть в Делавэре. Тебя подвезти, Дженни?

— Пожалуй, я лучше пройдусь пешком.

Уходя, Дженни увидела, что миссис Скарлатти в одиночестве стоит у стола и с легкой усмешкой смотрит на нетронутые закуски.

Когда Коди уехал, Дженни медленно пошла к дому. Ни Перл, ни Эзры нигде не было видно. Сгущались сумерки. Жаркий влажный вечер пах резиной от перегретых покрышек. Легко шагая в своем летнем платье мимо витрин, Дженни вдруг ощутила себя чьей-то романтической мечтой о юной девушке. Потом она попыталась вызвать в памяти образ Харли Бейнса, но ничего из этого не получилось. Что Дженни знала о браке? И вообще, зачем ей понадобилось выходить замуж? Она всего лишь ребенок и навсегда им останется. Мысли о свадьбе казались несерьезными, надуманными. Ей стало не по себе. Она попыталась вспомнить поцелуй Харли — и не могла, да и сам Харли был столь же условен, как крохотные фигурки в фирменных каталогах.

За окном кондитерской ссорились двое детей, их мать стояла рядом, прижав руку ко лбу. В следующем доме была аптека, а рядом — окно гадалки. На грязном стекле золотом выведены витиеватые, облупленные по краям буквы: МИССИС ЭММА ПАРКИНС — ГАДАНИЕ И СОВЕТЫ. На подоконнике, словно постскриптум, два написанных от руки объявления: «Гарантирую строгое соблюдение тайны» и «Оплата только при полном удовлетворении». В тусклом свете пыльной лампы было видно, как миссис Паркинс сновала по комнате — толстая, неопрятная старуха с картонным веером на палочке от мороженого.

Дойдя до угла, Дженни остановилась и повернула обратно, к гадалке. Постучать или просто войти? Она тронула ручку. Дверь открылась, и в тот же миг над нею задребезжал колокольчик. Миссис Паркинс опустила веер.

— Надо же! Клиентка.

Дженни прижала сумку к груди.

— Жара не спала? — спросила миссис Паркинс.

— Нет, — ответила Дженни. Ей почудилось, что в комнате пахнет микстурой от кашля — горькой, темной, с вишневым привкусом.

— Садитесь, пожалуйста, — пригласила миссис Паркинс.

В комнате было два мягких кресла, они стояли друг против друга, а между ними круглый столик, с лампой посередине. Дженни села в кресло поближе к двери, миссис Паркинс одернула прилипшее сзади платье и, не выпуская из рук веера, со стоном опустилась в другое кресло.

— По радио говорили, что к завтрашнему дню жара спадет, — сказала она. — Не знаю, доживу ли я до завтра. С каждым годом мне все труднее переносить жару.

Но когда она взяла Дженни за руку, собственная ее рука оказалась на ощупь прохладной и сухой, а кончики пальцев — жесткими, загрубевшими. Разглядывая ладонь Дженни, она обмахивалась веером, и поэтому создавалось впечатление, будто она занимается обыденным делом.

— Долгая жизнь, хорошая карьера… — бормотала она, словно перебирая карточки в картотеке.

Дженни расслабилась.

— Наверное, ты хочешь задать какой-то вопрос, — сказала миссис Паркинс.

— Я…

— Ближе к делу.

— Стоит ли мне… выходить замуж?

— Замуж? — повторила миссис Паркинс.

— У меня есть такая возможность. Мне сделали предложение.

Миссис Паркинс поизучала ее ладонь, затем жестом велела Дженни протянуть другую ладонь и мельком посмотрела на нее тоже. Потом она откинулась в кресле и, продолжая обмахиваться веером, взглянула на потолок.

— Замуж? Так вот. Можешь выходить, а можешь отказаться. Если и откажешься на этот раз, у тебя будут другие предложения.