Но потом произошло то, чего Гленна никак не могла предвидеть. Дюк скрутил ее, заткнул рот кляпом, туго связал за спиной руки и бросил Гленну в дальний угол хижины, на охапку грязной соломы. Затем хлопнула дверь, и Гленна осталась одна.

«А может быть, нужно было согласиться на условия Дюка? – подумала она, безуспешно пытаясь пошевелить запястьями. – Отдать ему то, что он хочет, и не дразнить гусей».

В той записке, которую изорвал Дюк, не было ни слова о том, что к нему переходят «Красная Подвязка» и прииски. Вместо этого Гленна написала на листе бумаги все, что она думает о Дюке, не стесняясь при этом в выражениях.

«Нет, – решила она. – Я не сдамся. Разве я могу отдать ему отцовскую мечту? Ведь все равно меня найдут, это лишь вопрос времени».

Она кое как свернулась на соломе и вскоре погрузилась в сон, согретая мыслями о дорогом и далеком Кейне.

– Ты действительно посылал ей ту телеграмму, Джеймс? – в сотый раз переспросил Кейн.

– Посылал, посылал, – терпеливо откликнулся тот. – И не только посылал, но в тот же день получил от Гленны ответ. Она написала, что немедленно возвращается. А теперь перестань метаться, словно дикий зверь в клетке, присядь и поешь.

Кейна выпустили на свободу вчера вечером, после того как стало очевидно, что он непричастен к убийству Джадда. Однако Кейн и дома не находил себе места, неотрывно думая о Гленне, оказавшейся по его милости в далеком Денвере, и одному богу известно, какие опасности поджидают ее в этом змеином логове. От этих мыслей Кейн лишился не только аппетита, но и сна, и все чаще ему казалось, что он напрасно сидит в Филадельфии, что его помощь нужна Гленне, и причем немедленно.

– Ради бога, присядь же, Кейн! – повторил Джеймс. – Тебе надо поесть. Ты так исхудал в тюрьме, что Гленна, пожалуй, тебя и не узнает.

– Мне кажется, что я должен ехать в Денвер, у меня предчувствие опасности, – твердо сказал Кейн.

– Просто у тебя голова кружится от голода, – улыбнулся Джеймс. – Бьюсь об заклад, что Гленна вернется в Филадельфию еще до конца недели.

– И я буду встречать ее на вокзале со священником, – подхватил Кейн. – Мы тут же отправимся в церковь, обвенчаемся, и тогда конец всяким слухам. Ах, я не могу больше ждать!

Дюк вернулся на следующий день. Он развязал Гленну. Она тут же избавилась от кляпа и стала массировать затекшие запястья, едва не крича при этом от боли.

– Как я погляжу, ты еще не передумала, – заметил Дюк, наблюдая за Гленной и не дождавшись от нее слов, которые рассчитывал услышать.

– Мне нужно выйти, – бесцветным голосом сказала Гленна.

– На горшок сходи, – хрипло хохотнул Дюк, указывая на грязное помятое ведро, стоящее возле стены.

Гленна посмотрела на него, поморщилась и повторила:

– Мне нужно выйти.

– Сбежать пытаешься? Выброси из головы.

– Я не сбегу, обещаю, – спокойно солгала Гленна. – Прошу тебя, Дюк. Я уже не в силах терпеть.

– Ну, ладно, – неохотно согласился Дюк. – Но знай: я с тебя глаз не спущу.

На подгибающихся, ватных ногах Гленна вышла за дверь и тут же зажмурилась от яркого солнца. Увидев неподалеку густые заросли кустарника, она направилась туда, бросив по дороге Дюку:

– Близко не подходи.

– Не тебе со мной торговаться, – парировал Дюк, не отставая от Гленны.

– Если будешь вести себя со мной таким образом, никогда ничего не добьешься, – заметила Гленна. – А ведь только от меня зависит, станешь ты богатым или нет. Ну что, ты оставишь меня в покое?

– Если ты не вернешься через пять минут, я поймаю тебя и сверну тебе шею, – коротко ответил Дюк, отходя в сторону.