– Ой, Галка, насилу догнал! – знакомый насмешливый басок прервал ее размышления. Взмокший Володька Федоров расстегнул куртку, совершенно не заботясь о своем золотом горле. – Ты чего сбежала? Не в голосе сегодня, ну и что? Бывает, сама знаешь. Посидела бы, других послушала, «голубка» бы простила. Уж очень она в тебя верит. За глаза говорит, что у тебя редкий тембр, а характер – настоящий сибирский. В глаза ни за что не скажет, боится «испортить».

– У меня такого еще не было, – Галина чуть не плакала. – Наверное, петь я больше не буду. Зачем то в аспирантуру пошла, теперь все это ник чему. А ты то сам, Володька, почему не за кулисами? – спохватилась она. – Скоро же твой выход.

– Ерунда, договорился с «голубкой». Она нас с тобой на следующий раз перенесла, с параллельным потоком. На той неделе вместе вокал сдавать будем, а пока поехали, провожу, что ли, – легкомысленно махнул рукой Володька и накинул Гале на плечи свой пиджак.

Через неделю Галина Березина пела на экзамене в аспирантуре арию Шемаханской царицы, удивляясь, как легко и свободно звучит ее голос, как легко даются ей самые высокие пассажи.

После концерта она не выдержала и отправилась к врачу фониатру, сухонькому старичку, наблюдавшему и врачевавшему не одно поколение вокалистов.

– Евгений Моисеевич, объясните, – спросила она тревожно. – Почему мой голос так странно себя ведет? Что это? Какой диагноз?

– В твоем возрасте, Березина, диагноз один – любовь.

Врач усмехнулся, устало откинулся на стул и передвинул на лоб круглое зеркальце.