В комнате царил полный хаос, контрастировавший с вылизанными жилищами остальных селян, как живых, так и переселившихся на погост. Казалось, старуха не то ищет что-то, суетливо перебирая с места на место вещи, не то собирается в дальний путь.

— Я ненадолго,— сказал Конан, останавливаясь в дверях.— Ведь ты бабушка Аниты, верно? Она говорила о тебе. Я хочу спросить тебя кое о чём. Задать два вопроса.

— Задавай, задавай, чужеземный красавчик! — откликнулась старуха.— Да только поскорее!.. Ты вовремя прибежал сюда. Еще бы немного, и уже не застал бы… И пришлось бы тебе задавать свои вопросы моему венику в углу.

Она кивнула на облезлый веник, а затем схватила его и принялась подметать пол, вздымая тучи лежалой пыли.

Киммериец чуть не раскашлялся.

— Погоди, старая! — воскликнул он.— Отложи свой веник и слушай! Вот мой первый вопрос. Это очень важно: Анита говорила, что к вам в дом приходила наньяка. Все погибли, ты же осталась жива. Почему так случилось?

Старуха бросила веник, но взамен его схватила пуховку из беличьих хвостов и принялась смахивать пыль с подоконников и подсвечников.

— Приходила наньяка?.. Не помню, не помню,— бормотала она, ни на миг не прекращая суетиться.— Наверное, меня не было… Наверное, я гуляла… А, может быть, я спала?.. Не помню, красавчик!

— И все-таки вспомни! — рявкнул Конан, начиная терять терпение. — Ты спряталась под кровать? Ты не смотрела ей в лицо?.. Ты творила особые заклинания? Что?! Почему, старая ведьма, здоровые и сильные мужчины гибли, как кролики, ты же осталась целехонька?! Может быть, тебя потрясти, чтобы освежить твою память?

Старуха отшвырнула пуховку и принялась быстро-быстро перематывать клубки цветной шерсти.

— Да что ж такое ты говоришь?.. Память моя свежа, как майская роза! Да как твой киммерийский язык повернулся на такое слово: потрясти!.. Дай-ка лучше я потрясу тебя, заезжий красавчик, тогда ты, может быть, что-нибудь и поймешь!..

Старуха неожиданно подскочила к нему, вцепилась костлявыми пальцами в плечи и принялась трясти изо всех своих слабых силенок. Ошеломленный Конан в первый момент потерял дар речи.

— Смотри, смотри на меня, красавчик! Смотри в глаза!.. Может быть, ты увидишь в них что-нибудь!.. Может быть, в твоей бычьей голове от тряски шевельнется что-нибудь, и ты поймешь!..

Конан хотел было движением плеч стряхнуть ее с себя, как назойливое насекомое, но что-то заставило его помедлить и послушно вглядеться в желтовато-прозрачные, как слюда, круглые глаза под трясущимися, коричневыми веками. Вполне безумные старческие зрачки… Но что-то в них было еще помимо безумия. Что-то шальное, что-то знакомое, но не поддающееся словам…

— Ладно! — Он сбросил морщинистые ладони со своих плеч, так что старуха, потеряв равновесие, едва не шлепнулась на пол.— Я понял. Наньяке не нужны души спятивших с ума. Но у меня есть еще второй вопрос! Может быть, хоть на него ты сумеешь ответить толком. Отчего ты плясала на кладбище? Разве Анита не была твоей внучкой? Разве она не любила тебя, не ухаживала за тобой?..

— Анита любила меня! А уж как я-то люблю ее, мою славную девочку, мою утреннюю синичку!..— Старуха снова засуетилась. На этот раз она стала зачем-то осматривать подол своего платья и хлопать себя по карманам.— Еще бы мне не плясать! Еще бы мне не радоваться! Ведь я теперь не одна буду, а с ней, с девочкой моей ласковой, с хлопотуньей моей ненаглядной!..

Видимо, Анита ошиблась. Старуха была не наполовину безумной, но полностью, с ног до головы, охваченной старческим слабоумием. Беседовать с ней дальше не имело никакого смысла.