Пиршественный зал был настоящей звуконепроницаемой крепостью. Однако, будучи когда‑то первым советником княгини Натальи, Глеб подробно и тщательно обследовал огромный княжий терем и знал в нем все тайные ходы. В том числе и такие, о которых не догадывались ни князь Добровол, ни сама княгиня Наталья.

Один из этих ходов, тайный, подземный, прорытый еще лет двести назад, а лет сто назад благополучно позабытый, вел от высокого забора, огораживающего двор, к княжьим бертьяницам, где хранились зерно, колбасы, кожи и вино.

Этим‑то подземным ходом и воспользовался Глеб, чтобы проникнуть в терем.

Пир уже начался. Столы были расставлены в три ряда. Подле них стояли дубовые скамьи, накрытые шкурами. Трон самого князя был заботливо укрыт мягким персидским ковром. Пиршественная посуда сверкала в свете сотен свечей – золоченые ковши были щедро украшенны жемчугом, а винные кубки были сплошь из серебра.

Пир явно длился уже более получаса, однако князя Добровола во главе стола Глеб не увидел. Должно быть, «пресветлый и всемогущий властелин» сидел в углу, за китайской ширмой, где для него был приготовлен отхожий горшок с позолоченным стульчаком. Остальным бражникам полагалось справлять нужду во дворе, и только князь мог делать это , не покидая пиршественного зала.

Вскоре холопы с пустыми кувшинами и блюдами зашагали к бертьяницам за добавкой, а следом за ними захромал распорядитель‑кравчий. Это был здоровенный, костлявый мужик с плешивой головой и белесой, всклокоченной бородкой.

Глеб пропустил холопов мимо, дождался пестро разодетого кравчего, быстро схватил его за шиворот, прижал к себе и накрыл ему рот ладонью.

– Тихо, – шепнул он в красное ухо кравчего. – Крикнешь – умрешь. Промолчишь – останешься жив. Понял меня?

Хромой верзила скосил глаза на Глеба и кивнул. Глеб убрал ладонь с губ кравчего и тихо спросил:

– Сколько за столом гостей?

– Две дюжины, – сипло ответил кравчий, быстро сообразив, что с человеком, который так легко проник в пиршественный зал, миновав четыре заслона охоронцев, шутки плохи.

– Отчего так мало? – спросил Глеб.

– После очередного выкидыша у княгини Натальи князь разлюбил шумные пиры.

– Ясно. А воевода Бранимир там?

– Да.

– Сотники?

Кравчий наморщил лоб и ответил:

– Десятеро.

– Кто остальные?

– Дворовые бояре и их слуги. – Кравчий вновь покосился на Глеба и сглотнул слюну. – Кто ты, парень? На печенега али хазара не похож.

Глеб не ответил. Прикинув в голове дальнейшие действия, он распорядился:

– Поди к двери и закрой ее за холопами.

– Так ведь будут стучать, – неуверенно возразил кравчий.

– Пусть стучат. Ступай.

Кравчий заковылял к двери, ведущей к бертьяницам, и закрыл ее. Потом нагнулся, поднял с пола дубовую балку и положил ее на железные скобы. Обернулся и посмотрел на Глеба, ожидая дальнейших распоряжений.

– Снимай одежду, – сухо сказал Первоход.

– Чегось?

– Снимай одежду. И поживее.

Кравчий нахмурился, но и на этот раз не осмелился спорить с человеком, на боку у которого висел меч, а из‑за плеча торчал срезанный приклад мушкета.

В пиршественный зал князь строго‑настрого воспрещал входить с оружием. Исключение делалось только для воеводы Бранимира и самых преданных сотников. Кравчий это прекрасно знал. Знал это и Глеб.

Наконец верзила‑кравчий стянул с себя светлый плащ, парчовую куртку и красные атласные штаны, оставшись в одних портках.

– Молодец, – похвалил его Глеб. – А теперь развернись.

Кравчий повиновался беспрекословно.