Пахом Пахомович, предприниматель, тридцати семи лет от роду, выглядел намного моложе своих лет, и, знавшие его только в лицо, могли предположить, что возраст его едва-едва достиг тридцати. Он принадлежал к такому типу людей, которые производили на окружающих двоякое впечатление. С одной стороны Пахом Пахомович был красив, умен, знатен и очень заметен. Эти черты характера и внешности помогли ему довольно быстро освоиться в среде предпринимателей и открыть несколько питейных заведений в Петербурге практически задаром, так, что доходы превысили расход буквально за два-три месяца. Но с другой стороны, при ближайшем рассмотрении, всей своей натурой и нелепыми, порой грубыми повадками Пахом Пахомович отталкивал. Слуги его не любили, близких друзей не было. В округе он слыл эгоистом и скрягой, прячущим деньги под полом в кухне. Был ли он влюблен в Елизавету Анастасьевну не известно, однако внимание ей уделял уже с полгода и, возможно, рассчитывал заключить выгодный во всех отношениях брак. Сама Елизавета Анастасьевна считала, что Пахом Пахомович человек, в общем, неплохой, но заводить с ним какие-то далеко идущие отношения в скором времени не собиралась.

Нынче вечером в Большом Театре было многолюдно. Пьеса давно привлекала внимание видных деятелей и знатных господ столицы. Елизавета Анастасьевна, ведомая под руку Пахомом Пахомовичем, ошарашенная, некоторое время не могла выразить свое восхищение, буквально захлебнулась в потоке слов, но все же довольно быстро пришла в себя и крепче сжала локоть Пахома Пахомовича:

— Гляньте-ка, как красиво! — восхищенно зашептала она голосом ребенка, впервые попавшего на ярмарку, — я не была здесь тысячу лет! Как же все изменилось! Потолки расписали… а эти ковры на лестницах, посмотрите же!

На самом деле, не проходило и недели, чтобы Елизавета Анастасьевна не посещала Большой Театр. В основном она ходила по нескольку раз на одни и те же спектакли, а знаменитую "Сказку о большой любви" смотрела четыре раза и даже знала имена ведущих актеров.

Пахом же Пахомович, наоборот, нисколько в лице не менялся, поскольку театр не очень жаловал и считал его пустой тратой времени и средств. Предпочтительнее тратить деньги на пиво, нежели на два часа просмотра переодетых во что попало, кривляющихся людей. Он лениво и бегло осматривал окружающих, изредка высматривал знакомое лицо и, когда взгляды их пересекались, улыбался ослепительно, легко кивал головой и заламывал бровь, словно спрашивая: "Как? И вы здесь сегодня вечером? Какая неожиданная встреча!". В целом же, настроение Пахома Пахомовича можно было бы отнести к подавленному. Возникшие на днях проблемы с отчетностью в одном из пабов, не давали ему покоя, заставляя его ворочаться ночи напролет в постели, размышляя. В результате Пахом Пахомович похудел, а под глазами образовались сероватые мешки, которые он тщательнейшим образом замазывал пудрой.

— Первый звонок! — обрадовано воскликнула Елизавета Анастасьевна, — В ложу! Пойдемте в ложу!

Малый зал, в котором ожидалось представление, находился на втором этаже театра, куда и следовали люди по широкой, устланной коврами лестнице. Елизавета Анастасьевна приняла свой и решительно потащила мужчину наверх, словно это не он сопровождал ее, а, наоборот, она его.