Захватив с собой тетрадь в кожаном переплете и перо, Феофан Анастасьевич решил записывать все, что посчитает требующим внимания или же последующего рассмотрения.

В зале для чтения не было больше никого. Юноша-уборщик вытирал с узких лавочек пыль, протирал столы и поправлял книги. Книги же стояли на полках, ровными рядами, уходящими под потолок и в темноту зала. Пробивающегося сквозь узкие оконца света едва хватало, чтобы разобрать названия книг, и Феофан Анастасьевич попросил ионизатор света для себя, чтобы можно было еще и писать. Выбрав стол, находящийся ближе к окну, он взял подшивки видных столичных газет и углубился в изучение статей.

Спустя несколько часов, тетрадь его пополнилась несколькими интересными записями, а сам он узнал о жизни столицы почти в трое больше, чем знал раньше. Газет Бочарины не выписывали и не покупали. Елизавета узнавала новости из уст своих многочисленных подруг из женской гимназии, а Феофану Анастасьевичу на новости было, в некоторой степени, наплевать. В своем бюро, находившемся в здании бывшего суда на перекрестке Молдавской и Зеленой улиц, он слушал болтовню иных работников вполуха, выхватывая, изредка, лишь самые важные новости. Нельзя сказать, что был он человек необразованным и некультурным. Просто до жизни столицы ему не было никакого дела. Феофан Анастасьевич жил, не вмешиваясь без особой надобности в дела людей, но и сам не терпящий, когда вмешиваются в дела сугубо личные для него…

Кто-то тихо присел на лавочку напротив, засопел носом и заерзал, явно привлекая к себе внимание. Феофан Анастасьевич поднял глаза и увидел перед собой встреченного им накануне Тараса Петровича Бочкина.

Внешность молодого человека со вчерашнего вечера не претерпела каких-либо серьезных изменений. Широкий плащ расстегнут на груди, из-под него выбился воротник темного камзола. Растрепанные волосы спадали на глаза.

— Доброе утро, Феофан Анастасьевич, как я рад, что имею возможность вновь поговорить с вами с глазу на глаз, — быстро заговорил Бочкин едва ли не шепотом, выгнувши шею в сторону Феофана Анастасьевича и навалившись на стол почти всей грудью, — здесь даже лучше вести с вами беседу, нежели на улице. На улице много ушей, много глаз, много нехороший людей. Здесь тихо. Да. Очень тихо и безлюдно. Только хорошие люди ходят в библиотеки, вы понимаете меня?

— Не совсем, — сказал Феофан Анастасьевич, — что вы хотите от меня, молодой человек?

— Рассказать вам все, — сказал Бочкин. — Все. Понимаете?

— Если вы опять начнете говорить мне о призраках, то я вынужден буду позвать служащих, чтобы они вышвырнули вас вон, — сказал Феофан Анастасьевич, — вы мешаете мне работать.

Неожиданно Бочкин выкинул вперед обе руки и с силой сжал ими кисть Бочарина, в которой тот сжимал перо. Пальцы на руках Бочкина были тонкими и белыми, ногти неровно обгрызены почти до самого основания. Вдобавок, пальцы дрожали.

— Пожалуйста, Феофан Анастасьевич! Умоляю вас, выслушайте меня! Там, на улице мне невозможно было поделиться с вами всей правдой, поскольку призраки искали меня. Понимаете? Они ищут меня с того самого момента, как я приехал в город. Сейчас только Господь помогает мне оставаться целым и невредимым. Поймите же, наконец!

Феофан Анастасьевич вгляделся в лицо молодого человека, выражающее покорность и неподдельный страх.