Всё происходило как во сне. В действиях ощущался прямо‑таки хореографический ритм, и хотя я наблюдал изнутри, стоя тут, отвечая на вопросы, я не чувствовал себя участником событий – особенно когда они застегнули на Верноне чёрный мешок и на каталке выкатили его из комнаты.

Через пару мгновений один из детективов в штатском подошёл, представился и отослал полицейского в форме. Его звали Фоули. Среднего роста, в чёрном костюме и плаще. Ещё он начал лысеть и набирать вес. Он выпалил пару вопросов, мол, когда и как я нашёл тело, на которые я и ответил. Рассказал ему всё, кроме того, что касалось МДТ. В подтверждение своих слов я указал на вычищенный костюм и коричневый дипломат.

Костюм валялся на диване, прямо над тем местом, где прежде лежал Верной. Упакованный в целлофановую обёртку, он смотрелся зловеще и призрачно, словно остаточное изображение самого Вернона, визуальное эхо, след пули. Фоули окинул костюм взглядом, но не отреагировал – явно не видел в нём то, что вижу я. Потом он подошёл к стеклянному столику и взял коричневый пакет. Открыв его, достал оттуда всё – два кофе, оладью, канадский бекон, приправы – и разложил на столе в ряд, как куски скелета, выставленные в судмедлаборатории.

– Итак, насколько хорошо вы знали… Вернона Ганта? – спросил он.

– Вчера я увидел его впервые за десять лет. Столкнулся с ним на улице.

– Столкнулись на улице, – сказал он, кивая, и уставился на меня.

– И где он работал?

– Не знаю. Раньше, когда я его знал, он собирал и продавал мебель.

– О, – сказал Фоули, – так значит он был торговцем?

‑ Я…

– Во‑первых, что вы тут делали?

– Ну… – я прочистил горло, – как я и говорил, я столкнулся с ним вчера, и мы решили встретиться, знаете, потрепаться про старые добрые времена.

Фоули огляделся.

– Старые добрые времена, – сказал он, – старые добрые времена.

У него явно была привычка повторять фразы вот так, на дыхании, скорее себе, словно бы обдумывая их, но было ясно, что на самом деле ему надо просто поставить их под вопрос и подорвать уверенность собеседника.

– Да, – сказал я, демонстрируя гнев, – старые добрые времена. Что‑то не так?

Фоули пожал плечами.

Я испытал беспокойное чувство, что он вот так будет ходить вокруг меня кругами, найдёт дырки в истории и попытается вырвать какое‑то признание. Но когда он заговорил и принялся вновь закидывать меня вопросами, я заметил, что он начал кидать взгляды на кофе и завёрнутую оладью на столе, словно единственное, чего ему хотелось – сесть и позавтракать, можно в комплекте почитать газету.

– Что с семьёй, близкие родственники есть? – сказал он. – Знаете что‑нибудь?

Я рассказал ему про Мелиссу, и как позвонил и оставил ей сообщение на автоответчике.

Он замолчал и посмотрел на меня. Через некоторое время заговорил вновь.

– Вы оставили сообщение. – Да.

Тут он уже всерьёз задумался, а потом сказал:

– Преисполнен сочувствия, да?

Я не ответил, хотя и хотел – хотел его ударить. Но и его точку зрения я понять мог. Уже по прошествии всего тридцати‑сорока минут то, что я натворил этим сообщением, казалось ужасным. Я потряс головой и повернулся к окну. Новости и так были погаными, но насколько тяжелее ей будет услышать их от меня и через автоответчик? Я разочарованно вздохнул и заметил, что меня до сих пор немного трясёт.

В конце концов я обернулся к Фоули, ожидая дальнейших вопросов, но его уже не было.