— Господин Вендт, вам знакома местность между Фирнхаймом и Лампертхаймом? Лес, в котором расположен американский склад?

— А что такое?

— Ваш сын имел отношение к террористическому акту, который был совершен на этом складе. Вернее, к тем, кто его совершил. В его папке лежал план этой местности. Полиция ничего вам об этом не говорила?

Он покачал головой.

— Что за план?

— Ничего особенного. Автодорожная развязка «Фирнхаймский треугольник», ну и несколько километров вокруг, с номерами зон и районов, черно-белая ксерокопия в формате А-четыре.

— Рольф… — Он замолчал.

— Что Рольф?

— Я бы рад был сделать для своего сына больше. Вы знаете, где и как он жил, — да он мог бы иметь такие квартиры!.. Для чего я всю жизнь трудился не покладая рук?

Этого я не мог ему сказать и терпеливо ждал.

— Мне для него ничего было не жаль. Но карту…

— Какую карту?

Он молчал, уставившись на крышку стола перед собой, потом взял карандаш и принялся неуклюже вертеть его в своих огромных, как лопаты, руках.

— Я не хотел, чтобы все начиналось с начала. Не знаю, насколько глубоко он тогда увяз в этой истории. Во всяком случае, ему очень нелегко было со всем этим разделаться. Когда он начал работать, это чуть не испортило ему карьеру, а теперь, когда он мог по-настоящему встать на ноги, со своей собственной клиникой или больницей, — неужели он опять вляпался в эти дела?

— Какая тут связь — между всеми этими политическими историями, в которых был замешан ваш сын в начале семидесятых, и картой, о которой вы упомянули?

Карандаш переломился пополам, и Вендт грохнул ладонью по столу, прихлопнув оба обломка.

— Я вас нанимал не для того, чтобы вы меня допрашивали!

Я не ответил.

Он тоже молчал и смотрел на меня так, словно я был горькой микстурой, — глотать или не глотать? Когда я уже раскрыл рот, чтобы продолжить, он махнул мне рукой и заговорил сам. За несколько дней до смерти Рольф попросил у него карту, на которой были обозначены места, где после войны в Фирнхаймской пустоши и в Лампертхаймском лесу были захоронены боевые отравляющие вещества. Он уже однажды пытался добраться до этой карты.

— Тогда он еще учился в школе и как раз перед этим попал в аварию на украденном автомобиле и к тому же без прав. Я использовал все свои связи, сделал все, что только мог, чтобы вытащить его из этого дерьма. И вот, не прошло и нескольких дней, как я застаю его ночью в моем кабинете и вижу, как он ищет в моем столе и в моем сейфе эту карту. Я отметелил его так, что он ни сесть, ни встать не мог. Может… — Во взгляде его появилась неуверенность. — После этого он был как шелковый, закончил школу, университет, стал доктором. Выходит, взбучка пошла ему на пользу? Я уж закрыл глаза на то, что он не захотел стать хирургом, — тут уж каждый сам решает, чего он хочет. А то, что он со мной почти не разговаривал, — не знаю, что вам там рассказывали про меня и про него, но все наладилось бы. В определенном возрасте мальчишки часто воюют со своими отцами. Это проходит. — Он опять твердо смотрел на меня.

— А зачем ему была нужна эта карта?

— В первый раз он мне не успел толком ничего объяснить, а во второй раз — не захотел ничего объяснять. А что, убийце нужна была эта карта? Вы хотите сказать, что мой сын был бы жив, если бы я дал ему карту? — Он поднялся. — Мне был нужен он, понимаете, — он. И чтобы он бросил эту проклятую политику. Пусть бы себе забирал эту карту, она мне больше не нужна.

Я не мог с уверенностью сказать ему то, что ему хотелось услышать. Я не знал, что предшествовало смерти Рольфа в тот дождливый день под мостом автострады.