|
Мечтательная мука — и Иван помимо воли подумал, что нестерпимо тяжко видеть это выражение на лице чужой женщины, кто бы она не была. Когда Грин раздвинул края разреза и в черном блеснуло серебро, вампирша беззвучно выдохнула сквозь зубы и из уголка ее глаза скользнула кровавая капля. — Чуточку неприятно? — сказал Грин, и Иван не узнал его голос. Тут такая была… беззлобная жестокость… переходящая непонятно во что. — Может, бросим так? — Нет, — шепнула вампирша еле слышно. — Вытащи ее. — Если я чуток промахнусь, ты же восстановишься? — хрипло спросил Грин. — Да. Ты не должен сомневаться. Я в тебе не сомневаюсь. Когда Грин выдергивал пулю, по телу вампирши прошла судорога. Конечно, им было не до Ивана, который стоял в дверном проеме, не в силах пошевелиться. Грин слишком увлекся, у его мертвой девки не хватало сил — а Иван никак не мог понять, как к этому относиться. Что это такое? Извращенный приступ гуманизма? — Смотри, вот она, — сказал Грин, крутя кусочек расплющенного серебра в окровавленных пальцах. — Хочешь? Вампирша дернулась. Грин поднял руку к ее лицу, едва не касаясь серебром кожи: — Ну что ж ты? Возьми на память. Вампирша отстранялась, Грин протягивал руку дальше, его девка вжалась в подушку спиной и плечами, вздернула верхнюю губу — вероятно, машинально, потому что выглядела не агрессивно. Грин хлестнул ее по лицу тыльной стороной ладони — скорее, обозначив, изобразив удар, чем ударив. — Огрызаться, тварь? — Я не хотела, — кротко прошептала вампирша, облизнув губы. Подняла глаза — и увидела Ивана. Грин проследил за ее взглядом, обернулся — лицо у него было совершенно каменное. — Ты что тут делаешь? — спросил он ледяным голосом. — А ты?! — выдохнул Иван. Грин встал, швырнул пулю на пол и медленно пошел к нему. — Это не твое дело, — рубил он наотмашь, и Ивану показалось, что воздух между ними похолодел, а стены покрылись изморозью. — Я сказал — убирайся. Убирайся — или я тебя вышвырну к черту. Ивана затрясло. — Грин, — пробормотал он, чуть не плача, — ну пожалуйста! Я же помочь хотел… — Ключ отдай, — перебил Грин. Иван положил на выступ книжного шкафа влажный от пота ключ, который все еще держал в руке. У него дрожали губы и руки, и дрожь никак не хотела униматься. — Грин… я же хотел… — Я разговаривал с тобой, как с человеком, — на лице Грина появилась ужасная гримаса презрения, обращающего в ноль. — Я, как с товарищем, с тобой разговаривал, доверял тебе, у меня от тебя никаких секретов не было — а ты за мной шпионишь. Да я тебя видеть не хочу после этого. — Грин, — сказал Иван, еле сохраняя лицо, — только скажи — это из-за гадины, да? — Не твое дело, — отрезал Грин. Он остановился, скрестив руки на груди, сузив глаза в щели, и вся фигура выражала: «Я жду, когда ты уйдешь». — Ну хорошо, — сказал Иван и помимо воли шмыгнул носом. — Я ухожу. Только скажи — тебе позвонить можно? — Нет. — А к бате ты сходишь? — Нет. — Но почему? — Не твое дело. — Знаешь, — не выдержал Иван, — ты душу губишь. Ты сейчас не сам говоришь, Грин — в тебя дьявол вселился, правда, только ты не понимаешь… Его перебил смех вампирши. Иван обернулся, будто его ударили. Мертвая девка лежала спиной на гриновой подушке и истерически хохотала, вытирая слезы. |
