Выглядел он что твой Иван Грозный: позднее я задавалась вопросом – не является ли «Янг» сокращением какой-нибудь совершенно невообразимой монгольской фамилии. Столь позднее оживление деловой активности не вызвало у него особого энтузиазма, но мы объяснили, задыхаясь и перебивая друг друга, что должны сегодня же ночью вернуться в свой колледж, однако остались без денег на билеты, и не может ли он, пожалуйста, помочь нам добыть полсотни.

– Полсотни? – Сохо слегка приподнял бровь. – Вы из Чикаго? Северо-западный?

– Нет, мистер Янг, – быстро сориентировалась я. – Мэн. Университет штата Мэн.

– Морем, наверное, добираетесь, – сказал Сохо. – Что у вас есть?

Наши «недорогие, но приличные» украшения, то немногое, что родители дозволяли нам носить, Сохо отверг с первого взгляда, однако его палец тронул мои наручные часы.

– Это – старинный Патек. Мужские. Вашего отца?

– Да, мистер Янг.

– Зря он дал их вам. Чересчур хороши для первокурсницы.

– А почему вы решили, что мы… – вскинулась Мардж.

Один взгляд Сохо – и она смолкла.

– Вот за них я могу дать полсотни, – повернулся он ко мне, а затем положил на прилавок квитанцию, показал, как ее заполнять, и объяснил, каким образом я получу свои часы обратно. Затем выдал две двадцатки и десятку.

– Все ясно?

Я кивнула. Сохо помедлил, еще раз окинул нас взглядом и не то, чтобы улыбнулся, но чуть приподнял, один угол рта. А потом открыл миниатюрный шкафчик, висевший за кассовым аппаратом. Шкафчик оказался полон лекарств, Сохо выбрал маленькую белую коробочку и вручил ее мне.

– Подарок фирмы. В целях установления сердечных отношений с клиентами.

– Спасибо, мистер Янг, – ошалело промямлила я. – А что это?

– Таблетки от морской болезни, – объяснил он, выпроваживая нас из своего ломбарда. На улице я первым делом открыла коробочку: в ней лежали четыре senza's, венуччианские оральные противозачаточные таблетки.

Ну каким, спрашивается, образом мог этот поразительный человек догадаться? Я отдала таблетки Мардж, а сердце – Сохо Янгу.

Часы свои я получила при следующем же посещении Нью-Йорка и только значительно позднее обнаружила, что Сохо проявил неожиданное великодушие – он отдал их в чистку и реставрацию. Все мои попытки выказать благодарность он просто отмел.

– Я сделал это не для тебя, а для них. Ведь ты еще ребенок и не представляешь себе, какая это драгоценность – такие часы. Их надо беречь и лелеять, наравне со старинными картинами, так что снимала бы ты их лучше, когда лупишь в этот свой дурацкий теннис.

Последнее замечание типично для Сохо и показательно: он провел небольшое тихое расследование и знал обо мне буквально все.

Ростовщик – тот же психиатр. Такой тебе папаша, о котором мечтает каждая девушка – умудренный, опытный, никогда и ни перед чем не пасующий, никого и ни за что не осуждающий, никогда не теряющий своего едковатого юмора. Я просто прилипла к этому ломбарду и – если только Сохо был на месте – околачивалась там часами, смотрела, слушала, набиралась образования. Возможности такие представлялись, к сожалению, довольно редко – по большей части он отсутствовал, передоверяя все дела клеркам.

Хорошо помню морщинку, чуть искривившую угол рта Сохо, когда он сказал, что лучше бы мне учиться в Йейле.