– А почему именно так нужно сказать? Что это значит?

– Не знаю, но это работает – они всей толпой куда-то уходят. Почему? Не знаю. Какая мать их там ждет и почему ее так боятся? Та самая Мамочка? Сомнительно.

– Может, великая мать всего сущего? – ехидно поинтересовался Крот.

Айрон помолчал, прикрыв глаза, словно что-то припоминая, потом странным, торжественным тоном заговорил:

– Горный Китай, монастырь Чжоан Чжоу. Год от рождества Христова восемьсот пятьдесят третий. Некто спросил мастера Инь… мастера Линь Цзы, что такое мать. «Алчность и страсть есть мать, – ответил мастер. – Когда сосредоточенным сознанием мы вступаем в мир страстей и вожделений и пытаемся найти все эти страсти, но видим лишь стоящую за ними пустоту, когда…» – он замялся, но тут подхватил Литвин:

– Когда нигде нет привязанностей…

И хором они закончили:

– Это называется «убить свою мать».

– Ну, вы даете! – восхищенно сказал Крот, который почти ничего не понял, но ощутил зловещую красоту древнего текста. У Следопыта на лице ясно читалось: «Делать вам нечего». Крот был уверен, что, вернувшись обратно на Красную линию, тот первым делом побежит стучать начальству на вольнодумство Медного.

– В тех подвалах еще красотка какая-то ходит с длинными золотыми волосами, – как ни в чем не бывало, обычным тоном продолжал Айрон, – все спрашивает, не видал ли кто ее мужа. Мол, в каком-то кафе встреча у них назначена. Но она безобидная. Ответишь ей – не видал, мол, – она руки заломит, заплачет: «Ах, видно я опять опоздала или все перепутала – то ли дверь, то ли улицу, то ли день, то ли город. Он же знает, какая я рассеянная, мог бы и подождать». Потом уходит. А еще рассказывают, в подземном переходе возле Добрынинской, встречается баянистка безногая. Идешь, к примеру, и видишь – сидит тетка, играет на баяне. Вообще-то вреда она никому не делает, но народ стремается. Один, говорят, так перепугался, что выстрелил в нее, – а ему рикошетом прямо в лоб прилетело, умер на месте. С тех пор у сталкеров даже поговорка есть – «Не стреляйте в баянистку».

– Интересно девки пляшут. Все это суеверия, – буркнул Следопыт. – Призраков нет и бога нет.

– Бог есть, – возразил Айрон, – просто он устал с нами возиться и махнул рукой. И надо просить помощи у других.

– У кого, например? – спросил Литвин с интересом. Айрон только неопределенно пожал плечами.

– Разные бывают сущности, – пробормотал он. – Федор, а вот ты во что-нибудь веришь? – повернулся Айрон вдруг к молча сидящему парню. Тот вздрогнул от неожиданности и даже слегка расплескал чай.

– Не знаю, – подумав, ответил он. – В судьбу, наверное, верю. Мне одно время все снился такой странный сон – про поезд-призрак. Будто он приезжает за мной, чтобы увезти в царство мертвых. Или, наоборот, в то место, где все живы, где Катастрофы не было и все осталось, как прежде. Правда, потом это прошло, теперь поезд мне больше не снится. Но мне кажется, после смерти что-то есть, – не может не быть.

– А ты? – Айрон в упор взглянул на Литвина.

– Я – агностик, – сухо сказал тот.

– Это как?

– Я думаю, мы не можем доказать ни факт существования бога, ни его отсутствия. Поэтому и спорить бессмысленно.

– Интересная у нас компания. Один верит в нечистую силу, другой – в судьбу, третий вообще ни во что не верит. Интересно, кого из нас тамошние призраки сожрут первым? – хрипло рассмеялся Айрон, но никто не подхватил этот смех.