То, о чем я написал, — далеко не все, что я слышал и видел на берегах Аги, откуда начинались дороги в Тибет. Я покидал этот край, увозя с собой подаренные мне реликвии тибетского похода Цыбикова, крупные кораллы с Индийского океана и ветви светлой, как иней, благовонной травы, сорванные на вершине горы, откуда открывался вид на речную долину. С высоты горы была видна лощина, где стояла юрта Дагдана Бадмаева, былого жителя города Лхасы. В агинских падях затерялись могилы людей, не раз побывавших в «Стране Джу».

…В последние годы Цыбиков вел себя очень просто, ходил по родной степи с пастухами, знал скот по кличкам. В конце концов он внезапно почувствовал сильное недомогание и слег. Цыбикова увезли в Агинск в больницу.

Своей жене он сказал: «Я знаю, что я умру, но Советская власть, я думаю, позаботится и сохранит мои рукописи и книги».

Велев поставить возле своего изголовья часы, он мужественно ожидал часа своей кончины.

Когда Цыбиков умер, то нашелся кто-то, кто похитил его голову. Этот человек знал литературу о габа́лах. Если в черепе выступает косточка около мозжечка, если на черепе нет швов, то это примета великих людей. Из их черепов делают габалы — жертвенные чаши, обложенные золотом.

…К змеиным извивам отрогов Могойтуйского хребта подходил пекинский поезд. Сев в вагон, я подумал, что, вернувшись сюда для завершения своих поисков, я начну работать уже в «Музее Агинской степи имени Гонбожаба Цыбикова».

В Москве я сразу же дал в газеты сообщение о находке дневника Г. Ц. Цыбикова. По моим следам к Лхаме Норбоевне приехал сотрудник Бурятского научно-исследовательского института, культуры Л. Е. Элиасов. Он приобрел для института тибетский дневник Г. Ц. Цыбикова. Через несколько лет драгоценная находка была напечатана в журнале «Байкал». Одновременно я писал в правительственные органы о мерах по увековечению памяти Цыбикова. В Центральном Доме литераторов мне была предоставлена аудитория, где я смог сделать сообщение об этой своей поездке. Были приглашены представители Института востоковедения.

Однажды меня посетил соплеменник Г. Ц. Цыбикова — директор Агинского окружного краеведческого музея Жигжитжаб Доржиев. Это он когда-то пришел ко мне на Беговую улицу и растолковал, как добраться до Урдо-Аги. Мы с ним сидели, окруженные фотографиями, выписками из путевого дневника Цыбикова, старыми документами и книгами о Тибете. Они приводили нас к судьбам живых людей, наших современников, хорошо знавших Цыбикова. Мы держали в руках листок из цыбиковского архива с записью «О студенте Борисе Ивановиче Панкратове», еще в 1911 году начавшем изучать тибетский язык во владивостокском Восточном институте. А я вынимал конверты со штемпелем ленинградской почты.

«…Я сам ученик Г. Ц. Цыбикова, тибетолог, знаю Тибет и тибетцев», — писал мне тогда Б. И. Панкратов. «Хорошо бы обработать путешествие Цыбикова и представить Тибет и тибетцев без развесистой клюквы». Последняя строчка письма Б. И. Панкратова звучала справедливым укором в адрес некоторых авторов и издательств, печатавших легковесные, наспех написанные произведения о Г. Ц. Цыбикове.

Борис Иванович родился в 1892 году в Костроме, восточные языки изучал на берегах Тихого океана и много лет провел в просторах Центральной Азии. Он один из самых выдающихся тибетологов мира, знаток языка и культуры жителей заоблачной страны.

На следующий день Жигжитжаб Доржиев выехал в Ленинград, где встретился с Б. И. Панкратовым, проникся его воспоминаниями о Цыбикове… Потом гость из Агинской степи снова сидел у меня. Мы говорили о подготовке к знаменательному юбилею — 100-летию со дня рождения Г.