Как это верно... и как печально!

Они могли жить вполне комфортно. Она никогда не стремилась к роскоши... неоплаченной роскоши, постоянно служившей ей упреком. Если бы она сказала ему, что была более счастлива в маленьком домике в Ист-Бернхэме, он бы посмеялся над ней. Святая Цецилия! — так он называл ее. А также ангелом, чересчур хорошим для простого смертного мужчины.

Если бы он образумился... отказался от светских развлечений... удовлетворился простой жизнью и сочинением своих пьес... _ Но это было неосуществимой мечтой. Почему они полюбили друг друга? Почему не увидели несходства, различия в идеалах? Он был веселым, красивым, остроумным, блестящим — настоящим светским человеком. А она не нуждалась ни в чем, кроме музыки и его любви.

Вздохнув, она заиграла на клавесине.

«И все же я не хочу изменить его,— сказала себе Элизабет.— Словно это в моих силах! Если бы мне удалось это сделать, он перестал бы быть Ричардом Шериданом — тем Ричардом Шериданом, которого я люблю».

Шеридан не поехал в театр. В это время там не было актеров. Он велел кучеру отвезти его к дому миссис Мэри Робинсон, где Шеридана встретила служанка актрисы, миссис Армистед, поскольку ее приходящий дворецкий еще не заступил на службу.

Не отводя глаз от миссис Армистед, он проследовал за ней в маленькую гостиную, чтобы подождать там, пока она сообщит своей госпоже о его прибытии. Миссис Армистед была тихой, сдержанной женщиной, однако привлекала к себе внимание. Она обладала неброской красотой; в своем чистом, аккуратном форменном платье она не походила на служанку. Шеридан не раз замечал, что ее походка отличается необычайным изяществом. Внезапно он понял, что его внимание привлекло то достоинство, с которым она держалась.

Вскоре миссис Армистед вернулась, чтобы сообщить господину Шеридану о том, что его любовница сейчас выйдет к нему.

— Благодарю вас,— произнес Шеридан. Он собрался задержать женщину, но она, похоже, почувствовала это и покинула его с неторопливым достоинством.

Не делай глупостей, с усмешкой сказал себе Шеридан. Не стоит флиртовать со служанкой за спиной ее госпожи. Затем он забыл о служанке, потому что в комнате появилась Мэри. Ему пришлось признать, что, видя ее, он всякий раз невольно затаивал дыхание. Ее красота ослепляла, как солнечный свет после выхода из темноты. Мэри была поразительно красива. Она была не похожа на служанку, чья привлекательность обнаруживалась не сразу, а постепенно; красота Мэри бросалась в глаза, ее воздействие было немедленным.

Зная о том, какое впечатление она производит на людей, Мэри одевалась в соответствии со своей ролью. Сейчас она была в платье из розового атласа с модным кринолином, расшитым серебряными нитями. Ее слегка напудренные волосы падали свободными локонами. Восхитительные шея и бюст были доступны взору.

Шеридан округлил глаза, чтобы выразить изумление, которое она ожидала увидеть на лице каждого мужчины; взяв руку актрисы, он почтительно поцеловал ее.

Мэри улыбнулась; она была удовлетворена.

— Шерри, мой дорогой, дорогой друг.

— Мой ангел!

Он захотел обнять ее, но она подняла руку. Обретя известность, Мэри стала своенравной.

— Какая неожиданная радость — видеть тебя в такой час! Что будешь пить? Кофе? Шоколад? Чай? Вино?

Ничего, ответил он. Ему достаточно испить ее очарование.

Она засмеялась — тихо, утонченно. Мэри всегда страстно желала, чтобы с ней обращались, как с леди. Ей нравилось считать, что она принесла на сцену утонченность. Как хороший управляющий, он был готов ободрять актрису, обладавшую даром притягивать публику. Людям было достаточно лицезреть Мэри Робинсон вне зависимости от качества самой пьесы. Несомненно, она привлекала в «Друри-Лейн» также и знать. Ее поклонником был герцог Камберленд, хотя Мэри — проявляя, вероятно, мудрость — отклоняла все его предложения.