— А Снегирева надо найти, — продолжал Меркулов. — Надо выяснить, с кем он связан, кто ему заказал это дело. Да и в Москву, боюсь, он прибыл не случайно. Хорошо бы за ним установить наблюдение, но, боюсь, это не очень просто…

— Наблюдение? За Скунсом? — Турецкий махнул рукой. — Не хотел бы я быть этим горе-наблюдателем. — Он потер запястье, которое еще саднило. Странное дело, он хотя и испытывал сейчас досаду на Снегирева, но вовсе не такую, как если бы на его месте был другой человек, который так бы сумел поставить на место и самого Турецкого, и обе группы захвата. — Хотя я бы много дал, чтобы узнать, что там у него на уме.

— Не понимаю, Саша, как ты можешь восхищаться наемным убийцей? — покачал головой Меркулов.

Квартира Турецких имела одно неоспоримое преимущество — обширную «гэванну», как на Руси именуют совмещенный санузел. Там поместилось даже то, что Ира про себя считала главным предметом роскоши в своем доме, — импортная стиральная машина. Белоснежный красавец «Индезит» интеллектуально нагревал и даже кипятил воду, по тридцати программам стирал, полоскал, отжимал. Его под Новый год приволок на квартиру Сашин приятель Дроздов со своим другом, представившимся Антоном. Денег машина стоила сумасшедших. Оставалось только прикидывать возможные размеры Сашиных заначек. Или предполагать иные источники финансирования…

Ира вытащила из барабана отмытые от крови и практически сухие снегиревские джинсы, задумалась, стоило ли их гладить. Она хотела спросить об этом Алексея, но, войдя в комнату, увидела, что гость лежит на диване носом к стене, свернувшись калачиком под пестрым клетчатым пледом. Пахло дегтем: в доме отыскалась баночка мази Вишневского, изготовленной тысячу лет назад, еще до всякого «Проктер энд Гэмбл», чуть ли не на подлинном перуанском бальзаме.

Осторожно, стараясь не шуметь, Ирина хотела прикрыть дверь, но неожиданный звук, раздавшийся за спиной, заставил молодую женщину обернуться. Алексей скрипел зубами, перевернувшись на спину, руки дергались на груди.

Ира подошла к нему и тронула за плечо:

— Алеша, что с вами?..

Он мгновенно открыл глаза. Глаза были затравленные, сумасшедшие. Потом он узнал ее и прошептал:

— Извините… Я что, закричал?..

— Нет, — сказала Ира. — Все в порядке. Вы отдыхайте. Алексей послушно отвернулся обратно к стене и снова затих.

Вообще-то страшные сны мучили его нечасто, но все же бывало. Как правило, ужасы выплывали из прошлого. И потому каждый раз, проснувшись, он начинал перебирать любимые воспоминания. Они помогали отогнать подальше кошмар и, бывало, оставались с ним, даже когда он вновь засыпал.

Вот и теперь черная мерзкая рожа доктора Раймонда Лепето и его забрызганный кровью белый халат постепенно куда-то уплыли, сменившись свирепой, с нависшими бровями физиономией дяди Романа, сторожа в детском доме. Эта физиономия была одним из немногих светлых пятен, возникавших в памяти Алексея Снегирева, когда он вспоминал о своем детстве.

Когда Ире Турецкой приходилось с кем-то знакомиться и на дежурный вопрос о профессии отвечать «Пианистка», ее собеседники обычно впадали в состояние легкого шока. Потом начинались охи и ахи. При этом все почему-то дружно воображали, будто если в доме имеется пианистка, так она сутками восседает за белоснежным «Стейнвеем», творя великие интерпретации.