И все-таки в Маринином выборе квартира сыграла решающую роль. Недаром она потом так настаивала на разделе площади при разводе. И получила, кстати, квартиру куда лучше, чем Кол.

Как бы там ни было, но через месяц после знакомства они подали заявление в загс, а еще через два месяца поженились, и Кол прописал жену на Малой Бронной. Он, со своей стороны, настаивал на одном — чтобы жена сменила фамилию. Он был убежден, что женщина, оставляющая после брака свою фамилию, выходит замуж не всерьез, что семья для нее никогда не будет главным. Оставляя свою девичью фамилию, она объявляет мужу, себе и всему свету, что она осталась самой собой независимо от того, замужем она или нет. Слишком ярко стоял у него перед глазами пример Ленки Ветлугиной, которая вела себя всегда совершенно независимо, даже не упоминала нигде о своем замужестве, что не помешало ей потом получить площадь да еще кое-какие ценные вещи в наследство.

Марина не возражала и после свадьбы превратилась из Якушевой в Шакутину.

Потом родился Федька, тут-то и начались неприятности. Кол учился в аспирантуре, Марина сидела дома, денег катастрофически не хватало. Жена все время жаловалась, что не может купить ребенку то того, то другого. Деньги обесценивались. Кол работал у себя на кафедре, но все это были такие гроши…

Набирало силу кооперативное движение, и эти ребята в вареных джинсах (которые сейчас носят только последние пропойцы) казались невероятными богачами. Марина завидовала им и их женам, а Кол перестал понимать, зачем столько лет учился, когда полуграмотный неуч, сидящий в коммерческой палатке, зарабатывает в пять раз больше.

Думал-думал, да и ушел из аспирантуры и с кафедры.

Бросил все, и вот результат. Зарабатывает — едва-едва хватает только на жизнь, и все это каторжным трудом. С утра до вечера колесить на машине, пристраивать товар, договариваться, созваниваться. Сидел бы спокойно в конторе с девяти до шести практически за те же деньги, зато стрессов никаких. А Марина еще удивляется, с чего он начал пить. Последнее время только так и удавалось на время расслабляться.

Кол тяжело вздохнул.

Последней неудачей, окончательно подкосившей Кола, оказался шоколад эстонской фирмы «Калев». Шоколад, кстати, очень качественный, который отдавали совсем недорого. Недорого настолько, что для того, чтобы его купить, Кол решил взять краткосрочную ссуду в банке, ни много ни мало двадцать тысяч долларов. На следующий же день он получил несколько тонн шоколада — пачки были упакованы по пятьсот штук в картонную тару. Для их хранения пришлось снять склад, аренда которого тоже каждый день вставала в копеечку. Но расходы на хранение Кол сначала не учитывал, считая, что через три-четыре дня, максимум через неделю он сможет полностью очистить склад. Не было сомнений, что шоколад прекрасно разойдется оптом — почти по половине цены от розницы.

И тут наступила эта удушающая жара. Кто мог подумать, что лето начнется так рано. Асфальт буквально плавился под ногами, улицы Москвы по субботам и воскресеньям совершенно обезлюдели, а машин было так мало, что вспоминались семидесятые годы.

И никто не хотел связываться с шоколадом!

— Да брось ты, старик, у меня палатка металлическая, он же весь потечет, — добродушно говорил его старый друг-палаточник Палыч. — Шоколад ты в мне в декабре давай. Это зимний продукт.

Другие ничего не объясняли, а просто говорили «нет».

Плата за хранение росла. Шоколад становился все менее и менее дешевым. В конце концов Кол сел на свою «Таврию» и начал возить проклятый «Калев» по всей Москве и Московской области, предлагая любыми партиями, и средними, и очень маленькими, чуть ли не в розницу.