– Нужно начинать все сначала… то есть просто начинать, потому что до сих пор мы так ничего и не добились.

Я раскачиваюсь на стуле, пол-оборота в одну сторону, пол-оборота в другую, упираясь каблуками в край письменного стола. При каждом движении Грация появляется то справа, то слева от зеленой лампы с коническим абажуром, которая стоит у меня посередине стола. Она пишет в блокноте, сначала справа от лампы, потом слева; время от времени авторучкой сбрасывает со лба прядь черных волос, которая лезет в глаза, и внимательно на меня поглядывает.

Когда три года тому назад Грация поступила к нам на службу, Карроне, бывший начальник оперативной группы, сказал: «Почему бы тебе не заняться этой твоей ассистенткой? Она не бог весть что, но довольно миленькая и глаз с тебя не сводит – по-моему, стоило бы попробовать».

Я улыбаюсь чуть ли не смущенно.

– Пока что направим ориентировку на розыск сенегальца всем квестурам и комиссариатам, а также в казармы карабинеров. Потом пройдемся по всем трем убийствам, чтобы уж точно ничего не упустить, а после сделаем запрос в криминальную полицию по поводу сходных случаев в регионе: чем черт не шутит. Потом я пойду на доклад к комиссару полиции и попрошу поставить на прослушку телефон инженера, неофициально. И к самому инженеру приставим слежку, тоже неофициальным путем. И постараемся выяснить все, что только возможно, об этом самом инженере.

Грация пишет, то справа, то слева, то слева, то справа от лампы, а я чувствую, как медленно скольжу куда-то в клубящемся тумане, который мало-помалу, начиная со спины, поглощает меня. Я мотаю головой, разгоняя застарелую сонную одурь, застилающую глаза. Если бы только мне удалось хоть одну ночь поспать…

Рядом с компьютером заливается телефон. С подавленным стоном я выхожу из оцепенения. Сердце подпрыгивает в груди, бьется быстро-быстро, почти до боли. Делаю знак Грации, чтобы та ответила, потому что мне не хватает дыхания, а когда, собравшись с силами, протягиваю руку к трубке, слышу, как Грация говорит: «Комиссар сейчас придет» – и кладет трубку на стол, сама бледная как мертвец.

– Кто это? – спрашиваю я хрипло.

– Вам нужно подняться к начальству. Срочно. Там один синьор пришел со своим адвокатом и спрашивает вас.

– И что это за синьор?

Грация разводит руками, на лице ее читается страх.

– Комиссар… это инженер Веласко.

На лестнице, ведущей к кабинету главного комиссара полиции, жестокий спазм под ложечкой пригибает меня так, что я едва не касаюсь руками ступенек. Я резко выпрямляюсь, подпрыгиваю, будто выбираясь из болота, и хватаюсь за поручень. От этих движений сердце снова бьется сильней, и когда я стучу в дверь комиссара полиции, одышка становится нестерпимой и рот непроизвольно открывается.

Инженер совсем не такой, каким я видел его вечером.

Лысый, худощавый, не слишком высокий, но есть что-то еще, какая-то характерная черта. Прямой нос, большой рот с тонкими губами, коротко остриженные черные волосы, венцом окружающие лысину, заходящие за уши; несколько прядей зачесаны поверх блестящего черепа.

Кожа, мгновенно соображаю я; кожа лица – вот что необычно, характерно. Гладкая, розовая, почти без морщин, упругая, как у ребенка. Вечером, в темноте, я этого не заметил.

Он поворачивается вместе с адвокатом, коснувшись подбородком правого плеча, а локоть положив на спинку кресла. Глаза у него голубые, как и у юриста.

Комиссар полиции встает, делает круговое движение пальцем, которое может означать все, что угодно.

– Ромео, что это за история с расследованием?

Сердце у меня бьется. Лицо противно горит, я весь покрываюсь потом.