– Разбудить? В тот самый момент, когда его не было в номере? Ничего не понимаю!

– Именно! Именно в тот момент, когда его не было в номере. Если бы ты не проснулся, ты не смог бы засвидетельствовать, что в три часа ночи Мячиков спал и из номера никуда не отлучался. Ему нужно было безупречное алиби – и он получил его. Ведь ты‑то думал, что он в номере!

– Значит, он знал заранее, что алиби ему может понадобиться?

– Знать он не мог, но допускал такую возможность. Вообще Артист крайне предусмотрителен и хитер. Правда, одного он не учел: железное алиби всегда вызывает подозрение. Человек, готовый тут же представить с дюжину свидетелей своей невиновности, наверняка в чем‑нибудь виновен. Это уже из области психологии, Максим, а настоящий сыщик должен быть неплохим психологом. На таких, казалось бы, мелочах попадались талантливейшие преступники международного масштаба.

– Что же было дальше? – с нетерпением спросил я.

– Обнаружив, что уловка его удалась и ты проснулся, – продолжал Щеглов, – Мячиков тихонько скребется в дверь вашего с ним номера. Ты и на этот раз действуешь по его сценарию – встаешь и идешь к выходу. Тогда он проделывает ту же операцию с дверью вашего соседа и незаметно скрывается в туалете. И тут в коридоре появляешься ты, Максим. До тебя доносится чей‑то стон, и ты идешь в сторону холла. Но, поравнявшись с дверью соседа, вдруг слышишь щелчок замка. Это значит, что сосед любопытен не менее тебя: услышав шорох за дверью, он выглядывает в коридор, видит крадущегося человека, в котором узнает тебя, и спешит захлопнуть дверь. Итак, замысел Мячикова полностью осуществляется: алиби создано, и ты в случае необходимости его подтвердишь, более того, в предполагаемый момент совершения преступления – а время убийства можно установить лишь приблизительно, и Мячиков отлично понимает это – тебя видят в десятке метров от умирающего алтайца. Иначе говоря, помимо алиби для себя Мячиков создает компромат на тебя. Пока ты крадешься по коридору, он проникает в номер и спокойно занимает место муляжа в своей постели, не забыв при этом выключить магнитофон. Следом появляешься ты, видишь его спящим и как ни в чем не бывало ложишься сам. Как видишь, все очень просто.

Мне же простым все это не казалось. Я был окончательно сбит с толку.

– Утром убийство обнаруживается, – продолжал тем временем Щеглов, листая записную книжку, – но Мячиков великолепно держит себя в руках, он совершенно спокоен. Чего нельзя сказать о директоре, то бишь Самсоне, который при виде Мячикова буквально цепенеет. Он‑то отлично понимает, чьих рук ночное убийство. Потом появляется следователь Васильев, беспомощно барахтается в этом деле и уезжает ни с чем.

– Как ни с чем? – возразил я. – А Хомяков? Ведь они увозят Хомякова!

– Ты понимаешь, Максим, – Щеглов положил мне руку на плечо и пристально посмотрел в глаза, – не было никакого Хомякова.

– Не было?! – снова вскочил я. – Да ведь я сам…

– Что ты сам? Видел его или, быть может, общался с ним?

– Н‑нет…

– Так с чего же ты взял, что Хомяков действительно существует? Опять‑таки со слов Мячикова? – Щеглов усмехнулся.

– Э, нет, Семен Кондратьевич, – внезапно сообразил я и победно взглянул на него, – впервые о Хомякове я услышал от следователя Васильева, а не от Мячикова.

– Ха‑ха‑ха! – рассмеялся Щеглов. – Ай да Мячиков! Ай да Артист! Ты прав, Максим, впервые о Хомякове ты услышал от следователя, но в действительности никакого Хомякова нет и никогда не было, а есть некто Бондарь.

– Бондарь?

– Да, Бондарь.