— Этот оборвыш — иностранец? — поразился Гожо.

Гили беспомощно посмотрела на брата:

— На каком это он?

— Понятия не имею, никогда не слышал.

Для семьи — Гожо, для друзей — Лекс, а по паспорту — Алексей Алмазов, младший сын барона уважаемой цыганской общины, получил прекрасное образование в престижном ВУЗе и свободно владел основными европейскими языками. Так что если какой-то язык он даже не узнавал, значит, тот должен быть довольно редким.

А ещё Гожо очень хорошо рисовал. Настолько, что его наставники в художественной школе долго отговаривали парня, когда тот решил бросить занятия. Убеждали, что у него талант, что не стоит его губить. Но молодой цыган не слушал. Богемный образ жизни — а именно так ему виделась жизнь художника — его не привлекал. Он хотел заняться чем-нибудь более серьезным и более достойным сына уважаемого цыганского барона. Пусть даже и младшего сына… Особенно из-за того, что он — младший сын.

Пропустить сегодняшнюю встречу Гожо просто не мог, ведь от неё зависело так много, а успех открыл бы впечатляющие перспективы. Если всё удастся, Гожо не просто преумножит семейное состояние — он выведет их общину на совсем другой уровень. А его самого, младшего сына барона, по-настоящему зауважают.

Да, Гожо знал, что отец не одобряет традиционный цыганский «промысел», в который вовлечены многие цыгане его обширного рода. И дабы самому избежать этой же судьбы, в свое время заявил сходке старейшин, что неплохо бы им иметь и легальные доходы, и что этим он готов заняться лично. Представил шокировавший консервативных патриархов бизнес-план по открытию сети ресторанов по Москве, занял в общинной кассе начальный капитал и потребовал, чтобы его не вовлекали ни в какие тёмные делишки, иначе вся их затея с законными доходами рухнет. Уже два года спустя цыгане убедились, что прибыли от легального бизнеса, пусть по сумме порой и уступающие валовому доходу от воровства или особенно удачно провернутым операциям с наркотиками, отличаются завидной стабильностью.

Отец придерживался прогрессивных взглядов и не настаивал, чтобы дети непременно шли по его стопам. Но все четверо старших братьев Гожо сами, по своему выбору, получив хорошее образование, направили свои силы и знания на укрепление семейного бизнеса, существенно расширив ресторанную сеть по всей Москве. За это их уважали, а отец, безусловно, ими гордился. И Гожо мечтал тоже совершить что-то такое, что доказало бы отцу, что и он, младший сын, не хуже остальных… Гожо не понимал, что он хочет доказать это не отцу — отцу доказательств не требовалось. Он хочет доказать это себе.

Цыган оставил позади шумный проспект Мира и повернул к Ленинградскому проспекту. Но, как бы он ни спешил, как обычно, проезжая неподалеку от Рижского вокзала, не мог не свернуть на Трифоновскую улицу и не полюбоваться хоть недолго на белостенную церковь мученика Трифона в Напрудном. И никогда не мог объяснить, почему. Наверное, душа художника тянула его к этой словно бы по ошибке оказавшейся на земле, изысканной в своей простоте небольшой каменной церквушке с изящной лепниной.

Гожо посмотрел на невысокий купол цвета потемневшего серебра и улыбнулся. У него все получится. Он уверен.

Весь путь обратно Одиссей, как и прочие гребцы, не отходил от весла, но едва только дно корабля заскребло по песку Троянского побережья, он перемахнул за борт одним из первых и поспешил за мрачным Ильей: забегал вперед, заискивающе заглядывал в глаза и что-то приговаривал, суетливо взмахивая руками.

Илья не останавливался и не прислушивался. И так ясно, что хитрый царек отчаянно хотел оправдаться за то, что предложил его в качестве заложника лэйстесам, и удостовериться, что грозный Ахилл не держит на него зла.

Мирмидоны дружно вскочили при его появлении.