Фрегат неторопливо продвигался курсом норд-ост, ну или так близко к нему, как позволял ветер, и капитан вышагивал по квартердеку, туда-сюда, туда-сюда, семнадцать шагов от шканечного среза до гакаборта  и обратно, почти сто поворотов на милю. Туда-сюда, мимо куриных клеток, штурвала и задумчивой козы Аспазии, которая возлежала на этой палубе и в лютый мороз, и в бешеный ветер, а теперь нежилась на солнышке, закрыв глаза и кивая бородой. Иногда он прогуливался от Портсмута до Эшгроу-коттеджа, представляя себе белую дорогу, поля и леса; но гораздо чаще с тревогой размышлял о своих запутанных делах, юридических и финансовых, и о возможных переменах в отношении Софи к нему после ее встречи с Сэмом.

Что до правовых вопросов, мало было смысла гадать до тех пор, пока он не повидается с адвокатами; без вестей из дома у него не больше оснований для определенного вывода, чем в начале плавания. А что касается финансов, призы должны принести ему порядка десяти тысяч фунтов, за что он был до глубины души благодарен. Этого даже и близко не хватит, чтобы расплатиться по долгам, если все сложится не лучшим образом, но эта сумма оставляла пространство, достаточно пространства для маневра.

А что касается Софи, то в более оптимистичные дни Джек успокаивал себя тем, что у нее нет ни малейшей причины негодовать; в те далекие времена он ее еще не встретил, тем более не давал обета верности. Так что у нее нет прав жаловаться. Эти тревожные размышления о Софи всегда вырастали из мыслей об обязательствах и законах, ну, если только они им не предшествовали. Джек не только питал искреннюю привязанность к жене, но и, как его товарищи по плаванию, находил всецело добродетельную женщину пугающей. Насколько пугающей, можно было вычислить, исходя из количества повторений тезиса о полном отсутствии повода для жалоб, сопровождаемого иногда словами: "Может быть, он ей даже понравился". Ну, а что до миссис Вильямс, то если она заверещит, он просто попросит ее никогда больше не возвращаться к этой теме. Он поговорит с ней очень решительно, как с нарушителем дисциплины, иначе не видать покоя этому дому.

Но эти золотые, практически безветренные дни проходили не только в тревожных мыслях, вовсе нет. Порой утром корабль лежал, отражаясь в неподвижном зеркале моря, с обвисшими, отяжелевшими от росы парусами, и Обри нырял с релинга, разбивая это отражение, уплывая от нескончаемого гвалта двух сотен людей, исполняющих свои обязанности или же завтракающих.

Джек дрейфовал среди бесконечности чистого моря с одной стороны и полушария небесного свода над ним, уже заполненного светом, а потом солнце поднималось с восточного края, быстро окрашивая паруса бриллиантово-белым, меняя цвет моря на еще один безымянный оттенок синего и наполняя сердце Джека радостью.

Но не только это доставляло ему удовольствие. Хотя Саргассово море в этом году осталось заметно восточнее, чем обычно, они очень медленно пересекли его западную оконечность чуть к северу от линии тропиков, и было приятно наблюдать за Стивеном и Мартином, рыскающими среди ковра водорослей и их обитателей, пока бесконечно терпеливый Бонден медленно возил их на ялике. Еще приятнее было видеть их сияющие лица, когда они поднимались на борт, сжимая свои невероятные находки.

Обри был доволен и юными джентльменами. Обстоятельства заставили его, по большей части против воли, принять на борт не много ни мало — шестерых птенцов, часть из которых попала в первое плавание, и не было от них никакого прока. Но он всегда был добросовестным капитаном, и поскольку все юнцы — сыновья морских офицеров, Джек решил сделать для них все возможное, и взял на борт учителя, по совместительству капеллана, который сможет научить их латыни и греческому.