Его единственным козырем был М-II, а также то обстоятельство, что те, на встречу с кем он теперь шел, не привыкли выступать в роли дичи. Во всяком случае, он надеялся на это. Уилсону казалось, что ход его размышлений безупречен: охотник на оленя не ожидает, что тот может внезапно обрушиться на него, как лев не ожидает нападения со стороны газели.
Уилсон должен был начать действовать, чтобы жила Бекки. Именно она имела право на жизнь – своей молодостью и пышущим здоровьем. А он мог пойти и на определенный риск. Впрочем, риск был громадный.
Внезапно при мысли, что эти монстры могут с ним расправиться, у него по всему телу пошли мурашки. Но их с Бекки загнали в тупик, и, если они хотели, чтобы им помогли, надо было любой ценой достать образец, который послужил бы неопровержимым доказательством. И тогда Андервуд будет вынужден предоставить в их распоряжение необходимые полицейские силы.
Следовательно, выбора у него не было. «И все же,– вдруг подумал он,– так хочется жить, невзирая на возраст! Впрочем, что об этом думать, если все равно я уже иду туда».
Снегопад усилился. Это было ни к чему, так как затрудняло видимость ему, но ни в чем не мешало их нюху. Зато будет заглушать звук его шагов.
Он сунул руку в карман и положил указательный палец на спусковой крючок М-II. Если разобраться, то, в сущности, это было гнусное оружие, разработанное для борьбы с партизанами и для вылазок такого рода, когда требуется уничтожить все, что движется. И тем не менее оно придавало Уилсону уверенность. Оно было идеальным для охоты на его дичь. Пули «Ингрема» могли свалить наповал великана и разнести на куски животное массой в 50 килограммов.
Он задумался, как застать своего врага врасплох. Уилсон считал более вероятным, что эти твари нападут сначала на Бекки, поскольку она была моложе, сильнее и, значит, опаснее для них. Он же, неуклюжий, старый, больной, будет их второй мишенью. Его предположение основывалось на том, что ради слежки за ней они преодолели гораздо большие расстояния.
Ясное дело, они следили и за ним. Но реже. Например, прошлой ночью они пробрались в подвал, отдушину в котором он нарочно оставил на ночь приоткрытой. Позже он обнаружил на покрытом пылью полу подвала две группы отпечатков лап, которые никак невозможно было спутать со следами от обуви. В ту ночь они поднимались по лестнице вплоть до его двери. На дверном замке остались царапины – они пытались открыть его своими когтями.
Но Бекки их интересовала в первую очередь. Он был почти уверен в этом. Внезапно Уилсон подумал, – а что если он ошибается? Если они сейчас идут за ним?.. Ну что ж, тем лучше.
В этот поздний час он шел по пустынным улицам, засунув руку в карман пальто и судорожно сжимая М-II. Несмотря на то, что Уилсон был отлично вооружен, он все равно шел по краю тротуара, избегая темных закоулков, дверных проемов и пожарных лестниц. Он частенько останавливался и оглядывался. Всего раз ему попался прохожий, тут же поглощенный круговертью снежинок,– смутный силуэт, закутанный с головы до ног.
Добравшись до Восьмой авеню с ее огнями, он почувствовал себя значительно спокойнее. Свет неоновых ламп, машины и более многочисленные прохожие отодвигали опасность. Тем не менее он счел более безопасным сесть в автобус, чем ловить такси. Пришлось ждать с десяток минут. Он поднялся в автобус и доехал до остановки западной части Сентрал Парка. Осталось лишь пересечь парк, чтобы добраться до квартала, где жила Бекки. Аппер Ист Сайд… Ну и что из того, что ему хотелось бы здесь жить… Сначала он намеревался пройти до ее дома пешком. Но, подумав, пришел к выводу, что это было слишком рискованно. Зимой парк был совершенно пустынен.
Прождав, как ему показалось, целый час, он наконец увидел подходивший автобус. Тот медленно полз сквозь все более сгущавшуюся пелену снега. Уилсон поднялся в него, с удовольствием окунувшись в царившее внутри тепло. |