Кожа покрылась испариной, я тяжело дышала, испытывая опустошенность и странное чувство облегчения от осознания, что да, я смогла хоть что то сделать правильно, пусть мне и будет хуже, чем раньше. Живот скрутило, на языке осталась горечь, но в этот раз боль была физическая.
На меня накатила слабость. На шатающихся ногах я поплелась в предложенную мне кровать и потянулась за пультом от телевизора. В глазах резало, горло пересохло, но заснуть я не могла. Вместо этого я щелкала по каналам, просматривая передачи об интерьерах, мультики, поздние ток шоу и кулинарное соревнование «Железного повара». На канале «Ник эт Найт», на двадцать второй минуте шоу Дика Ван Дайка, появилась старая реклама «Дисней уорлд», будто насмешка, злая шутка, предупреждение. Меня словно пнули в солнечное сплетение: я увидела фею Динь Динь, счастливых людей и семью на аттракционе «Чашки», которой могли бы оказаться мы.
А что, если мои родители никогда не вернутся?
Что, если ты не поправишься?
Что, если мне придется остаться здесь навсегда?
Всхлипнув, я затолкала уголок подушки в рот, чтобы миссис Уорд ничего не услышала. Включила беззвучный режим на телевизоре, глядя, как кружится на аттракционе семья из «Дисней уорлд».
Шон
Ты можешь на сто процентов быть в чем то уверен, пока это же не произойдет с тобой. Например, при аресте люди, далекие от правоохранительных органов, поражаются тому, что случаются ошибки. Если такое происходит, вы отпускаете человека и говорите ему, что лишь выполняли свой долг. «Это лучше, чем позволить преступнику разгуливать на свободе», – всегда говорил я. К черту борцов за гражданские права, которые не распознают правонарушителя, даже если он плюнет им в лицо!
Вот во что я искренне верил, пока меня не привели в полицейский участок Лейк Буэна Виста по подозрению в жестоком обращении с детьми. Одного взгляда на твои рентгеновские снимки, на дюжины заживающих трещин, на неестественное искривление правой кисти хватило, чтобы врачи забили тревогу и позвонили в отдел по делам несовершеннолетних. Доктор Розенблад несколько лет назад выдал нам справку, служившую пропуском в таких ситуациях. Многие родители, дети которых страдают НО, обвиняются в жестоком обращении, пока не становится известна вся история болезни. Шарлотта всегда на всякий случай возила справку в фургоне. Но сегодня, пытаясь собрать вещи для поездки, мы совершенно забыли о справке и вместо отпуска отправились в полицейский участок на допрос.
– Чушь собачья! – выкрикнул я. – Моя дочь упала в общественном месте! Там было по крайней мере десять свидетелей. Почему же вы не притащили сюда и их? Разве вам, парни, больше нечем заняться?
Я переключился с хорошего копа на плохого, но, как выяснилось, ничто не помогало, когда ты сталкивался с полицейским из чужого округа. Перевалило за полночь, а это означало, что, скорее всего, придется ждать понедельника, пока не удастся связаться с доктором Розенбладом. Я не видел Шарлотту с того момента, как нас привели в участок на допрос: в подобных случаях мы разлучаем родителей, чтобы они не успели придумать легенду. Наша проблема заключалась в том, насколько невероятной могла показаться правда. Ребенок поскользнулся на салфетке и получил осложненный перелом обоих бедер? Не обязательно подобно мне проработать в полиции девятнадцать лет, чтобы засомневаться.
Шарлотта, скорее всего, места себе не находила – оказаться вдалеке от тебя, пока ты там страдаешь, было выше ее сил, да к тому же Амелию увезли неизвестно куда. Я думал о том, что Амелия ненавидит спать с выключенным светом. Обычно я прокрадывался к ней в комнату посреди ночи и выключал лампу. «Тебе страшно?» – как то спросил я, но она ответила, что нет. «Просто не хочу ничего пропустить». Мы жили в Бэнктоне, штат Нью Гэмпшир, в небольшом городке, где можно было проехать по улице под автомобильные сигналы от знакомых, забыть кредитку в бакалейном магазине и вернуться с деньгами позже, потому что кассир отпустила тебя с продуктами. |