– У вас одна минута.

Ты была сонной, тебя только что разбудила медсестра. Говорила ты таким тоненьким голоском, что я мог бы продеть его в петлю для пуговицы.

– Уиллоу, – сказал я. – Это папа.

– Где ты? Где мамочка?

– Мы скоро приедем за тобой, милая. Завтра с самого утра мы увидимся. – Я не знал, так ли это, но не мог позволить тебе думать, будто мы бросили тебя. – От одного до десяти? – спросил я.

Мы играли в эту игру при каждом переломе: я предложил тебе шкалу боли, и ты могла показать, насколько ты смелая.

– Ноль, – прошептала ты, и меня будто ударили.

Факт обо мне: я не плачу. Не плакал с тех самых пор, как умер мой отец, когда мне было десять. Но сейчас я находился на грани. Точно так же, как и в тот день, когда ты родилась и чуть не умерла. Или когда я смотрел на двухлетнюю тебя и ты училась ходить заново, проведя пять месяцев с переломом бедра. Или сегодня, когда забирали Амелию. Дело не в том, что я несокрушимый, просто кто то из нас должен сохранять силу.

Я собрался с духом и прокашлялся:

– Расскажи мне что то новое, малыш.

Еще одна наша игра: я прихожу домой, а ты пересказываешь, что узнала за день. Если честно, я еще не видел, чтобы дети так впитывали информацию. Тело могло подвести тебя на каждом шагу, но мозг это компенсировал.

– Медсестра сказала, что сердце жирафа весит двадцать пять фунтов, – сообщила ты.

– Какое огромное, – ответил я. Сколько же весит сейчас мое отяжелевшее сердце? – А теперь, Уиллс, я хочу, чтобы ты легла и поспала как следует, а когда проснешься утром, я приеду за тобой.

– Обещаешь?

Я сглотнул ком в горле:

– Вот увидишь, детка. Крепких тебе снов.

Я передал трубку детективу.

– Как трогательно, – равнодушно отозвался он и повесил трубку. – Ладно, я слушаю.

Я положил локти на стол:

– Мы только зашли в парк и возле ворот увидели кафе мороженое. Уиллоу проголодалась, и мы решили сделать остановку. Жена достала салфетки, Амелия села за столик, а мы с Уиллоу ждали в очереди. Старшая дочь что то увидела в окне, а Уиллоу помчалась посмотреть, упала и сломала бедренные кости. У нее заболевание, которое называется несовершенный остеогенез, а значит, ее кости необычайно хрупкие. С этим рождается один из десяти тысяч детей. Что, черт подери, вам еще нужно знать?!

– Именно такие показания вы давали час назад. – Детектив бросил на стол ручку. – Я думал, вы расскажете мне, что произошло на самом деле.

– Так я и сделал. Но вы хотели услышать совершенно другое.

Детектив поднялся на ноги:

– Шон О’Киф, вы арестованы.

К семи утра я бороздил зал ожидания полицейского участка, будучи совершенно свободным человеком, – ждал, когда выпустят Шарлотту. Офицер, открывший мою камеру, неловко переминался с ноги на ногу рядом.

– Уверен, вы все понимаете. Учитывая все обстоятельства, мы просто делали свое дело.

Я стиснул челюсть:

– Где моя старшая дочь?

– Представитель социальной службы едет сюда вместе с ней.

Из профессиональной солидарности мне сказали, что Луи, диспетчер в Бэнктоне, подтвердил мою работу в полицейском участке, а также рассказал про твое заболевание, из за которого легко ломаются кости, но органы опеки не могли отпустить Уиллоу без подтверждения от медицинского эксперта. Всю ночь я молился, хотя, должен признаться, я благодарен Иисусу за наше освобождение куда меньше, чем твоей матери. Шарлотта часто смотрела «Закон и порядок» и прекрасно знала, что раз ей зачитывают права, то она имеет право на один телефонный звонок.