Изменить размер шрифта - +
Палят, не целясь, в бандюков и попадают с первого раза, узко семенят по карнизу небоскрёба, лезут в вентиляционные переходы, карабкаются по верёвочной лесенке в вертолёт…

Всё это непременно на пятнадцатисантиметровых шпильках и в вечерних платьях декольте, с разрезом от пола до талии… Ночи напролёт я смотрю детективы (а что мне остаётся делать на пенсии?) — и мне дико смешно.

А не хотите — блин, японский зонтик! — сальных, неделю не мытых волос и свербящего от грязи тела? Потому что убийства совершаются не только в сияющих огнями мегаполисах, но и в глухих деревнях? Там, знаете ли, милицию с распростёртыми объятиями, хлебом-солью и какао-ванной не встречают.

Не хотите от небритых урок обещаний на зоне разыграть в карты принципиальную бабу-следователя, страшно поквитаться с ней после отсидки? И густого мужицкого мата, и вонючего табачного дыма, от которого у меня, некурящей, раскалывалась голова? А также красных, опухших после бессонных ночей глаз (без туши кажутся безресничными). А также элементарной невозможности сбегать по нужде в кустики, потому что дамской комнаты (леди-рум) для меня не приготовлено. А в кустиках ползают криминалисты, фоткают, собирают вещдоки в пакетики…

 

— У аппарата! — важно буркнула трубка Галиным голосом.

— На днях вы нашли мой японский зонтик, — грозно говорю я. — Не отпирайтесь, подследственная, верните его владелице — и я обещаю не возбуждать уголовного дела.

Грубый, плоский солдафонский юмор. И привычка с допросов: его нужно вести не в вопросительной, а в утвердительной форме.

— Ой, как остроумно. Нужен мне, как рыбке, твой зонтик, — фыркает Галя.

Мы с Галей друзья: те самые, которые познаются в беде. Когда я попала в трудную жизненную ситуацию, меня поддержала одна Галя. То есть тех, кто ахал и охал, причитал вокруг — их было предостаточно. Но вот давать мне, реально голодной — то продукты, то деньги, то взаймы, а то и безвозмездно… Позвать к себе в гости на горячий бульончик и свежеиспечённый мясной пирог — это только Галя. У той бульоны и мясные пироги не переводились даже в самые дефицитные, голодные годы.

В девяностые Галя распространяла заграничную бытовую химию. Арендует зал, пригласит пенсионерок и домохозяек — и показывает фокусы. Прямо на сцене простирнёт чёрное от грязи бельецо или окунёт в тазик страшненькую, липкую от жира тарелку — те вмиг засияют. Зрительницам невдомёк, что Галя ловко подменила бельё и посуду. А помои выплеснет в горшочек с фиалкой.

— Видите, — хвастается, — цветок только жирнее, пушистее становится. Вот вам ещё и бесплатное экологически чистое удобрение.

Домохозяйки, пукая от счастья, расхватывают средство «три в одном». Никто же не знает, что дома у Гали целый арсенал таких горшков-гробиков с засохшими фиалками… Фиалковая убийца. Красиво звучит, чёрт возьми.

Я много раз обещала привлечь подругу по статье, но всё как-то руки не доходили. Вот на пенсии свободное время образовалось, а рука не поднимается.

Сейчас у Гали собственное кафе в центре города. Назвала «Фиалкой»: должно быть, в память о безвременно умерших подопытных цветах.

Такое крошечное уютное кафе в подвальчике. Над входом рекламный щит, с него белозубо улыбается счастливая молодая семья. Уплетают жареные куриные ножки и румяные булочки с котлетами. И броская надпись:

«Только самые отборные и свежие продукты! Мы любим вас и заботимся о вашем здоровье!»

 

Пока Гали нет, я беспрепятственно проникаю в подсобку кафе.

— Лялька, я не оставляла у вас на днях японский зонтик?

— Нет, — сразу испуганно отрекается Лялька. Чего её ни спроси — она всего пугается, от всего приходит в ужас.

Быстрый переход