Сам же кузнец, не зная о событиях, происходящих в десяти метрах от него, повернулся спиной к изгороди и направился в кузню. Он так и не узнал, что ударило его в шею. Тяжелое лезвие метательного ножа, раздробив шейные позвонки, вышло из его горла точно над кадыком. Беззвучно рухнув в нескольких метрах от входа в кузню, Тавр умер.

Две фигуры, приблизившись и удостоверившись, что работа выполнена, скользнули в дверь кузнецы придворного оружейника. Два подмастерья внимательно разглядывали точную копию новгородской брони, только что законченную ими.

— Тавр, мы закончили, — не оборачиваясь на скрип двери, подал голос один из них.

— Очень неплохо получилось, — поддакнул второй, — да, у новгородцев знатная защита. Нашим бы ратникам такие.

— Не будет у ваших ратников таких, — раздался голос от двери.

Подмастерья быстро обернулись. Последнее, что они успели заметить, это резкое движение двух фигур, закутанных в черные плащи. Два метательных ножа нашли свои цели.

— Здесь все. Итого у нас на счету пятеро. Осталось еще трое. Но эти умрут завтра на базарной площади.

Второй кивнул на доспех, выпавший из рук помощников Тавра:

— А ведь действительно похожи, — заметил он.

— Давай-ка подожжем здесь все, чтоб не смогли закончить начатое. А то ведь Рогволд других кузнецов нагонит.

Первый кивнул и, прихватив три кинжала, точные копии тех, что были у убийц в Новгороде, стал выбрасывать из горна угли. Через минуту кузня напоминала адский котел: много сухого дерева, углей и, наконец, язычки пламени, лижущие деревянные стены.

— Пора, — произнес второй, — им уже не потушить. Брось на труп тавра записку и уходим.

Закутанные в черные плащи люди выскочили за дверь и схватили за ноги мертвого Тавра. Быстро оттащили его к забору.

— Еще загорится рядом с домом. Все труды насмарку, — заметил один из них, прикалывая к одежде записку с коротким текстом для Рогволда: «ИДЯ ЗА ШЕРСТЬЮ, МОЖНО ВЕРНУТЬСЯ СТРИЖЕННЫМ».

— А он поймет? — спросил другой.

— Не поймет, повторим, — глухо отозвался тот. И черные фигуры растворились в ночной мгле.

Ранним утром на базарной площади три городских стражника задержали двух неопрятного вида простолюдинов с котомками за спиной.

— Сейчас повеселимся, — сказал старший караула, отвешивая одному нищему сильный пинок. Да такой, что тот потерял равновесие и отлетел в сторону метра на два, сбив с ног другого стражника. Нищий неторопливо поднялся, а ратник остался лежать.

— Ты чего творишь? — взревел старший, обнажая меч и бросаясь на поднявшегося оборванца. Третий стражник, стоящий в стороне, потешался и над теми, и над другими.

Лезвие кинжала вошло между пластин его панциря, навсегда отучив его смеяться над чужими ошибками. Захлебнувшись кровью, хлынувшей изо рта, он повалился на землю. Старший же, ничего не замечая, продолжал наступать. Удар кинжала, изготовленного в кузнице Тавра, поставил точку в жизни полоцкого десятника со специфическим чувством юмора.