Поначалу немецкое правительство, притворяясь законным и справедливым, затеяло было против них показательный судебный процесс. Но поскольку лидеры группы не стали на колени, а вели себя смело и гордо, резко разоблачая в своих речах язвы сытого потребительского общества, наши полицейские власти сменили тактику. Повод им подали палестинские соратники «Отряда Красной Армии», дерзко похитившие и угнавшие в Могадишо самолет «Люфтганзы» с целью вызволения немецких товарищей по оружию из тюрьмы Штаммхайм.

В ночь освобождения заложников в Могадишо германские власти официально объявили, что лидеры группы Баадера совершили коллективное самоубийство. Но я в это не верю. Я думаю, что полиция воспользовалась общественным замешательством, вызванным дерзким похищением самолета, и инсценировала коллективное самоубийство, тогда как на самом деле беззащитные заключенные были злодейски убиты по отдельности в своих одиночных камерах.

С тех пор общество начало стремительно их забывать. И очень быстро забыло. Конечно, многие лица и организации приложили руку к тому, чтобы ускорить это забвение — новая Германия стыдилась своих героев. О группе «Баадер-Майнгоф» перестали писать в газетах, издательства неизменно отклоняли книги, посвященные их подвигам, документы об их деятельности были сосланы в самые дальние ящики архивов. И только я не забыла их — с унаследованным от папы немецким упорством я приступила к розыскам.

Я перерыла горы пыльных бумаг и разыскала авторов отклоненных издательствами книг. Я составила списки членов группы, — всех, дела которых мне удалось раздобыть, — мертвых, живых, отбывающих заключение и разыскиваемых полицией. И на каждого построила подробное досье. Мне пришлось преодолеть изрядные препятствия для того, чтобы прочесть хранящиеся в архивах письма членов группы — из тюрьмы на волю, с воли в тюрьму и из одной тюрьмы в другую. Некоторые пользовались хитроумной кодировкой, так что моя работа над перепиской практически началась с изучения тех кодов, которые были доступны.

К счастью, вместе с маминым кукольным личиком мне не досталась ее русская безалаберность — я наловчилась так справно сортировать и регистрировать разрозненные документы, что очень быстро у меня в руках оказалась уникальная картотека участников погибшего движения. Часто, оставшись наедине с творением рук своих, я подолгу им любуюсь — и совершенством умело составленного индекса, и каждой карточкой в отдельности. Я часами перебираю эти картонные квадратики, выравниваю углы, глажу их глянцевитые поверхности, и постепенно мне начинает казаться, что зафиксированные там личности оживают под моими ласковыми пальцами и обретают вторую жизнь.

Я уже узнаю многих из них наощупь — сунув руку наугад в зазор между двумя карточками, я могу почти точно определить, чья именно судьба дышит в моей ладони. Конечно, среди них есть такие, которым я не очень симпатизирую, зато есть и любимчики, биографии которых я изучила с таким тщанием, что они стали моими близкими друзьями. Они скрашивают мое одиночество и наполняют мой тайный мир своим дыханием.

Многих из них уже нет в живых, но я ощущаю их живыми и близкими мне по духу. Я открываю карточку Андреаса Баадера, и мне представляется вся его жизнь одновременно, от начала до конца — она была такая короткая! Вот он на скамье подсудимых, — красивый, молодой нарушитель буржуазных заповедей, обвиняемый в поджоге универсального магазина «Кауфхауз», который он считал символом ненавистного ему потребительского общества.