Певерил вскочил на ноги:

– Вы подлые и отвратительные!

Одетта поймала руку молодого человека, пытаясь усадить его рядом.

– Сядьте и ешьте ваш пудинг. Они просто дразнят вас.

Он вырвал руку, весь дрожа от возмущения за Флер, но не за себя. Слуга повел бровью.

– Лучше будь осторожен. Если его светлость узнает о твоей склонности к госпоже, ему это очень не понравится.

– Нечего вмешиваться в то, чего вы совершенно не понимаете, – с жаром произнес Певерил.

Валлиец прищурился:

– Берегись моего дурного настроения. Я стреляю не хуже, чем его светлость, и понимаю кое-что в защите. Не могу ли я узнать, сэр Певерил: а можете ли вы сражаться на поединке?

– Я плохой фехтовальщик, и у меня нет ни малейшего желания сражаться. Я художник, – ответил молодой человек.

– Или просто трус? – осторожно предположил валлиец.

Воцарилась тишина. Слуги прекратили шумные разговоры и со стуком отставили пивные кружки, ножи, вилки. Худощавый помощник буфетчика вытер сальные руки о фартук и подошел поближе, чтобы послушать. Все были возбуждены от любопытства, какую линию поведения примет молодой художник после такого открытого вызова Айвора.

Был только один путь, которого придерживался Певерил. Его хрупкое телосложение совершенно не подходило для того, чтобы меряться силой. Тем не менее Певерил Марш не мог допустить, чтобы кто-то назвал его трусом. Он выпрыгнул перед валлийцем, но уже в следующую минуту почувствовал, что лежит на полу, а тонкие стальные пальцы Айвора впились ему в горло. Никто из людей не посмел вмешаться. Его светлость очень благоволил к валлийцу и если бы шеф-повар или лакей посмели бы приблизиться к нему, то пожалели бы об этом. Однако Одетта пронзительно закричала и повисла на руке Айвора:

– Оставьте его! Боже мой! Вы его убьете. Он не подходит для этого.

– Пусть они сражаются, – сказала миссис Динглфут. Ее глаза блестели от удовольствия, когда она видела все тщетные попытки молодого художника освободиться от этих беспощадных пальцев.

Вдруг двери отворились, и одна из акушерок, пухленькая, маленькая и розовощекая, вбежала, простирая обнаженные руки с ямочками к управляющей.

– Миссис Динглфут! Горячей воды, и побольше, умоляю. У ее светлости начались роды.

В тот же миг резкий звук голосов нарушил тишину. Все слуги, включая управляющую, поднялись. Великий момент, которого все ждали, наступил. Это и спасло Певерила. Несчастный юноша почти потерял сознание, и Айвор ослабил хватку. Сейчас было неподходящее время, чтобы довершить наказание молодого живописца.

Слегка подтолкнув Певерила носком ботинка, Айвор сказал:

– Видишь, мой красавчик, я твой победитель. В следующий раз я вышибу из тебя дух.

Певерил поднялся, едва держась на ногах и прижав руку к кровоподтеку на горле. Он покраснел от унижения и обиды; в этот вечер нежный художник превратился в человека, который более всего на свете желал научиться драться так, чтобы мог сам определить меру наказания Айвору.

Потерявшая голову Одетта обняла его одной рукой и, поддерживая его и, поднесла стакан с вином к его губам.

– Глупо испытывать терпение валлийца, – прошептала она. – Вы слишком открыто выказали свое восхищение госпожой.

Певерил выпил вино. Айвор исчез, а слуги снова сновали во всех направлениях.

– Что произошло? – пробормотал Певерил. Одетта рассказала ему:

– У ее светлости начались роды. Я должна идти, так как могу понадобиться тоже. Идите, Певерил, не теряйте напрасно времени на прекрасную даму, которая вскоре будет заперта с нянями и врачами, а позже – с новорожденным младенцем.