Певерил покрылся испариной. Всей душой он желал бы избежать этого тет-а-тет с бароном.

Чевиот предложил юноше снять карту и не удовлетворился до тех пор, пока Певерил не выпил вина. В первые минуты юноша выигрывал, и когда в заключение пошел червовым тузом против короля Чевиота, барон швырнул всю колоду на пол и презрительно расхохотался.

– Ну, новичку везет! Тебе надо начать играть в азартные игры, мой юный друг. Кажется, ты счастливчик.

– Я не считаю счастьем выигрывать деньги таким способом, – сказал спокойно Певерил.

– Ба! Вы, живописцы, с вашими слащавенькими фантазиями, что же, в таком случае, для вас удача?

– Написать великий шедевр.

– Так говорили раньше. Но вы написали много шедевров, не правда ли, мой маленький гений?

– В жизни художника может быть только один настоящий шедевр.

– В таком случае это будет портрет, который ты напишешь с моего сына. Я решил, что, как только он появится на свет, ты напишешь великий портрет нового Чевиота, – сказал его светлость. Он снова расплескал вино на свою изящную, отделанную рюшами батистовую сорочку и поэтому снял камзол. Его раздражение не уменьшалось.

Певерил хранил молчание, так как почувствовал дурноту. Менее всего он хотел увидеть новорожденного младенца, даже если тот был частицей Флер: он не желал прибавить к галерее Чевиотов еще один портрет. Он знал теперь, что эти люди были плохой породы, последний барон был наихудшим из всех них.

Чевиот нетвердой походкой прошел к окну и раздернул занавески.

– А, – пробормотал он, – как я и думал, эта устрашающая духота предвещает бурю. Взгляни вон туда!

Певерил подошел к нему. Вместе эти двое мужчин составляли удивительно нелепую пару: огромный широкоплечий барон и стройный юноша, пристально смотревшие на внушающее трепет явление природы. Было пять часов, звезды постепенно исчезали. Тусклую луну затянули облака, а из долины внезапно потянулись темные ужасные тучи. На Уайтлив надвигался сильный шторм. Раздался низкий раскат грома, и первая вспышка молнии разорвала зигзагами синевато-багровое небо.

Певерил стоял, молчаливо оценивая великолепное зрелище. С первыми каплями дождя, брызнувшими вниз, Чевиот пьяно расхохотался и обернулся.

– Ну, мой сын и наследник появляется при грохотании грома. Он рождается в бурю, как и его отец. Да, старая Динглфут помнит как никто другой, что я появился в Кедлингтоне в то время, когда надвигалась грохочущая буря. Она говорила мне, что мать кричала, так как боялась молнии, а когда ее легкие издали вопль, то и я, ее сын, присоединился к ней, впервые закричав.

Певерил содрогнулся. Его охватило отвращение, то ли от выпитого вина, то ли от омерзительного рассказа о рождении Чевиота. Еще раз яркое воображение Певерила нарисовало ему дикие, ужасные картины того, что происходило сейчас наверху. Ни единого крика не вырвется у нее, он знал… если только она не умерла.

– Боже, смилуйся над ее светлостью, – сорвалось с губ Певерила.

Чевиот засмеялся, шатаясь подошел к лестнице и прокричал вверх:

– Вы там, Босс, мой старый добрый друг! Нет ли у вас новостей?

Над Кедлингтоном раздался раскат грома. Внезапно зал осветился слепящей молнией, и вниз хлынул настоящий поток. Наконец-то повеяло прохладой, подумал Певерил, жара уже спала. Тыльной стороной руки он вытер влажный лоб и вздохнул.

Внезапно на лестнице показалась фигура седобородого доктора. Его вид был мертвенно-бледным. Чевиот, перепрыгивая через две ступеньки, кинулся к нему и схватил за плечи.

– Роды закончились? У меня есть сын?

Доктор Босс затрепетал. Старик не был трусом, но при его профессии он прошел через множество ужасных мгновений.