– Спасибо, но я не хочу, чтобы вы приходили ко мне в башню, – коротко ответил Певерил. Он шел по коридору, не сознавая ничего, кроме ослепляющего страха.

У нее начались роды, какая ужасная мысль! О Боже! Из этого прекрасного тела, которое он обожал с неменьшим благоговением, чем ее ум и душу, сегодня или завтра появится ребенок Чевиота. Она будет страдать. Молодой человек был довольно несведущ во всех этих вопросах, но обладал воображением. Размышлять об этом было выше его сил. Горя, как в лихорадке, он ускользнул от Одетты и побежал вверх по винтовой лестнице, ведущей в его мастерскую. Бросившись на колени перед открытыми окнами в башне, он стал посылать к звездам, сверкающим над Кедлингтоном, дикую молитву: «Господь на небесах, не дай ей умереть этой ночью».

Все окна огромного дома были освещены. С тех пор как акушерка сообщила, что у ее светлости начались роды, Чевиот попеременно испытывал то радость, то мучительные опасения. Радость, поскольку он мог возблагодарить Бога (или дьявола), что долгое ожидание закончилось. Но в то же время его мучили дурные предчувствия. Флер могла умереть во время родов, и ребенок вместе с ней. Или он мог оказаться уродом.

Он расхаживал взад и вперед по длинным галереям, коридорам, через большие гостиные, останавливаясь только для того, чтобы потребовать еще вина и выпить его. Он говорил себе, что если Флер не родит ему прелестного сына, то он заставит ее страдать за это. Он утопит обеих акушерок в пруду, в глубине сада. В его голове роились самые дикие злодейские мысли, а мозг еще более распалялся от вина. Потом он начал думать о хорошеньком мальчике, который, может быть, родится сегодня ночью; как он, Дензил, раскается во зле и станет хорошим отцом и самым лучшим мужем. Он даже пожертвует деньги на церковь и приобщится к религии. Превратившись в видного гражданина уважаемого общества, бросит свою любовницу-венгерку и покончит с игрой в кости и с тайными грехами. Он заставит Певерила написать портрет новорожденного.

Доктор Босс сказал ему, что пока все идет нормально, но ее светлость очень тонкая и хрупкая, и роды будут трудными. То же подтвердили обе акушерки.

Доктор взглянул на его светлость с некоторой неловкостью и спросил:

– По обычаю, лорд Чевиот, я должен спросить мужа.

Если положение ухудшится и будет стоять выбор между жизнью матери и ребенка, чью жизнь я должен спасать?

Не колеблясь Чевиот ответил:

– Ребенка. Я всегда могу найти еще одну жену.

При этом ответе старый врач отшатнулся. Поклонившись, он вернулся назад к своей пациентке. Сняв плащ и закатав рукава, он ожидал в будуаре, когда акушерки сообщат ему, что роды продолжаются и требуется его помощь.

Увидев леди Чевиот в последний раз, он преисполнился невыразимой жалости к ней. Она была бледна, как полотно сорочки, в которую женщины одели ее; блестящие волосы были подобраны под белый чепец. Она безропотно переносила резкие ритмичные боли, следовавшие друг за другом с беспощадной регулярностью. Одна акушерка уговаривала ее тянуть за веревку, привязанную в ногах кровати, вторая смачивала ей виски духами и туалетным уксусом. Флер не издавала ни звука, и это поразило старого Босса, который принимал роды у многих леди в округе, которые не стеснялись кричать. Она с искаженным от боли лицом кусала губы, но продолжала хранить молчание, подавляя стоны.

– Почему вы не кричите, моя милая? – мягко спросил ее доктор Босс. – Вам будет легче переносить страдания.

Она открыла большие лиловые глаза, в которых мелькнуло дикое выражение от боли; пот струился по ее щекам.