|
Но в казни есть что то бесчеловечное и жуткое. Гэвин поднялся и взглянул на себя в зеркало, чтобы убедиться, что его прическа и одежда в порядке. Потом повернулся к друзьям. Ашбертон ушел рано утром, чтобы предпринять последнюю отчаянную попытку смягчить приговор. Оставшиеся трое были уже в полном изнеможении. В определенном смысле им сейчас даже тяжелее, чем ему. Он протянул руку лорду Майклу. – Позаботьтесь о Кейти, милорд. – Непременно, – хрипло пообещал полковник. – Она узнает правду. Гэвин повернулся к Кайлу: – Спасибо за все, друг. Сдерживая слезы, Кайл крепко обнял его и отвернулся. Пожав руку Сурио, Гэвин взволнованно произнес: – Ты был мне больше, чем отец. – И вы были мне больше, чем сын. – Сурио поклонился. – Да спасет Аллах вашу душу. Гэвин не оглядываясь вышел из камеры. Его друзья займут места рядом с эшафотом. Он не знал, радоваться этому или печалиться. Сознание, что любящие его люди будут рядом с ним до конца, успокаивало, но и усиливало боль. Когда они подошли к выходу, Гэвин услышал рев толпы. Она скандировала: «…семь, восемь, девять…» – считая удары колокола. Двенадцатый удар возвестил полдень. Гэвин и его сопровождающие вышли из здания тюрьмы и направились к эшафоту. Констебли сдерживали натиск толпы, охраняя небольшое свободное пространство вокруг виселицы. Перед Гэвином бушевало людское море, такого он никогда еще не видел. От рева толпы в окнах дрожали стекла. Он кожей ощущал дикое возбуждение и любопытство зевак. В каждом окне виднелись лица, жаждущие поглазеть на это зрелище. Люди снимали комнаты и платили бешеные деньги, чтобы увидеть все детали казни. Воры и ремесленники, подвыпившие щеголи и почтенные отцы семейств с детьми на плечах – все были здесь. Предприимчивые торговцы поставили свои повозки возле домов и за деньги позволяли зевакам взбираться на них. Один из констеблей наклонился к Гэвину и прошептал: – Однажды в Тайберне во время казни трибуны рухнули и придавили дюжину зевак, а приговоренный, не растерявшись, сбежал. Гэвин понял намек. На эшафоте его уже ждали надзиратели Тауэра и Ньюгейта, палач, его подручный и мрачный лорд Сент Обен. Будучи председателем суда, он употребил все свое влияние, чтобы доказать недостаточность улик, но все оказалось напрасно. Теперь он обязан был руководить приведением в исполнение приговора, с которым был не согласен. – Вы будете молиться со мной, лорд Сиборн? Если нет, я помолюсь за вас, – обратился к Гэвину викарий. На этот раз Гэвин кивнул. То, что казалось неуместным прошлой ночью, сейчас воспринималось совсем по другому. Им подали две черные подушки, Гэвин и викарий преклонили колени, чтобы вместе прочесть «Отче наш». Хотя Гэвин давно оставил привычку ходить в церковь, его шотландский дед привил ему твердые устои. Достаточно ли этого? Он надеялся, что да, хотя всегда верил, что дела человека важнее его слов. Если он не слишком достойно прожил жизнь, покаяния в последнюю минуту не хватит, чтобы спасти его душу. Поднявшись, Гэвин ощутил, как страх овладевает его сердцем. Он бы раскидал своих палачей, если бы у него был хоть один шанс остаться в живых. Но сейчас все это было бесполезно, и единственное, о чем он молился, – не опозориться и достойно встретить смерть. Ему связали руки за спиной. Сент Обен спросил: – У вас есть последняя воля, лорд Сиборн? Гэвин услышал собственный голос: – Да защитит Господь невиновного от несправедливости. Сэр Сент Обен кивнул, сжав губы. – Капюшон, милорд? Гэвин чуть не отказался от предложения палача, чтобы в последний раз насладиться бледно голубым осенним небом, легкими облаками, бегущими в вышине. |
