– Бедный, бедный Энтони, – грустно заметил Глостер, но глаза его удовлетворенно блестели. – Может быть, он и не так глуп, как мне казалось. Пасть от удара рыцарственного канцлера де Кревкера почетно даже для брата королевы.

Элизабет резко обернулась.

– Милорд Глостер, а отчего это вы, такой прославленный боец, не решились выступить в состязании, в котором рискнул постоять за честь английского оружия даже столь скромный воин, как Энтони Вудвиль?

Ричард мягко улыбнулся в ответ:

– Мне слишком дорога честь английского оружия, чтобы пятнать ее ради забавы, как поступает некий хвастливый граф на этом турнире.

Ричард имел право говорить так. Слава о нем, как о непревзойденном мастере конного боя, шла далеко.

Королева пожала плечами и повернулась к супругу:

– Боюсь, ваш брат, государь, злится на Риверса по другой причине. И воинская слава тут ни при чем. Добрый Дик просто не может простить Энтони то, что именно ему отдала предпочтение красавица Элеонора Скелс.

Это было прямое оскорбление. О неудачном сватовстве Глостера к юной Элеоноре осмеливались говорить только шепотом. Придворные испуганно примолкли. Но никто никогда не видел Ричарда в гневе.

– Что поделаешь, моя королева, – грустно улыбнулся он. – Не все женщины под небесами веселой Англии настолько благоразумны, чтобы отказываться от любви ради королевской крови.

После этих слов водворилась тишина. При дворе опасно было даже намекать на былые отношения между королем и леди Элизабет. Эдуард при этом впадал в бешенство и мог учинить любую жестокость. И хотя его прежний соперник Филип Майсгрейв находился при дворе, и хотя королева сама сосватала ему богатую наследницу из рода Перси, – все равно Эдуард ревновал, ревновал бешено, как истеричный ребенок, а любое напоминание о старом звучало для него оскорблением, равносильным пощечине. И сейчас эта пощечина была нанесена ему младшим братом. Лицо Эдуарда стало белее горностаевого меха на его плечах. Он медленно повернулся к Глостеру. Никто не ведал, что сейчас может произойти, и никто уже не следил за ристалищем, на котором ожидал своего соперника бургундец Людовик де Бов.

И тут глашатай выкрикнул имя, от которого вздрогнули все, кто в этот момент находился под королевским навесом.

– Благородный сэр Филип Майсгрейв, воитель под знаком Бурого Орла. Девиз рыцаря – «Сильный в полете».

Зрители приветствовали сэра Филипа. Он был шестым из англичан, выезжавших сегодня на траву ристалища. Пятеро потерпели поражение.

Едва сэр Майсгрейв появился на поле, внимание короля, королевы, Глостера и толпы окружавшей их знати оказалось прикованным к нему. Рыцарь не спеша ехал вдоль трибун. Под ним медленно, почти лениво, выступал высокий гнедой жеребец, укрытый длинной попоной, отделанной серебристыми кистями. Латы рыцаря отличались благородной простотой, но были прекрасной работы. Опущенное забрало скрывало его лицо, а шлем венчали темно-коричневые длинные перья.

– Ваш протеже, королева, – процедил король.

Это было действительно так. Когда выбирали достойнейших бойцов, королева отдала свой голос за Бурого Орла. Глядя прямо в глаза Эдуарду, она твердо заявила, что всем жителям Чевиотских гор и по ту и по эту сторону англо-шотландской границы известно, какой великолепный воин сэр Майсгрейв. Весь Нортумберленд был наслышан о его доблести, и просьба королевы была исполнена.

По первому зову труб рыцари заняли боевую позицию. Второй сигнал заставил их напрячься. Но едва раздался третий, как оба противника, сжав бока коней и отпустив поводья, сорвались с места. Набирая скорость, они понеслись навстречу друг другу, чтобы сойтись в самом центре ристалища.

В следующий миг слитный вопль потряс трибуны. Людовик де Бов был опытным бойцом. Его удар, нанесенный по всем правилам, пришелся прямо в щит Майсгрейва и был так силен, что тот треснул.